"А чего это он у вас такой волосатый?"

 Когда я работал в РГГУ и в физтехе, лично для меня не существовало никакого дресс-кода. Можно было придти на лекцию в феньках по локоть на обеих руках, в рваной естественным образом джинсе, с расточкой, в дредах.

Однажды я заявился в такой вот дырявой джинсе на новогодний корпоратив физтеховской кафедры философии. Единственное, что мне заметили там - "о Антисфен, сквозь дыры твоего плаща просвечивает тщеславие".

Образы можно было чередовать - на первую лекцию придти в костюме, на вторую - в полном хиповом прикиде, на третью - в каком-то подобии алхимического наряда.

Профессиональный костюм философа может быть любым - поскольку в любом случае он подобен изъеденному реактивами халату химика-экспериментатора.

Однако была во всей этой идиллии маленькая черненькая точка.

В 2002 году меня принимали на работу в РГГУ. Как водится, я прочел получасовую инаугурационную лекцию по теме своей научной работы (я еще к тому времени не защитил кандидатскую), пришла проректор Басовская, выразила восхищение тем, как я ловко произношу слово "неолейбницианство".

Но затем меня повели на какое-то очередное утверждение в какое-то университетское управление, в котором восседало Воплощение архетипа советской эпохи.

Предчувствуя возможные осложнения, со мной к Воплощению отправился декан философского факультета Губин.

Воплощение оглядело меня подозрительно-скептически-оценивающе-недоброжелательным взглядом. И задало вопрос, который начисто уничтожал все достижения гласности, перестройки, либерализации, демократизации и нового мышления.

"А ЧТО ЭТО ОН У ВАС ТАКОЙ ВОЛОСАТЫЙ"?

Надо сказать, что длина волос, усатость и бородатость у меня в общем и целом сформировались к 20 годам - и в таком примерно состоянии пребывают и теперь.

Возможно, мне сыграло на руку то, что я не успел сам подобрать ответ - кто знает, каким бы он был? За меня ответил Губин:

"А что? По-моему, сразу видно - настоящий русский философ. Мы же его хотим взять на кафедру истории отечественной философии".

Воплощение нахмурилось, немного помедлило - и все-таки поставило необходимые подписи и печати.

Если бы я предпочитал стиль Мишеля Фуко - она бы, вероятно, спросила: "А чего это он у вас такой бритый?"

Хуже всего была сама интонация, сам жанр, сама стилистика общения с потенциальным работником и деканом факультета, его представлявшим. Сразу было понятно, кто здесь главный, а кто - второй сорт.

Забавно, что когда на несколько месяцев ректором РГГУ стал Невзлин из ЮКОСА, вся административная вертикаль затрепетала - и в самом деле, на хрена миллиардеру нужна какая-то грошовая коррупция? Невзлин приходил в универ без галстука (хотя и в костюме) и с расстегнутой верхней пуговицей рубашки. И некоторые работники администрации мужеска пола тут же переняли этот стиль. Ровно до того момента, пока не выяснилось, что Невзлин скрылся в Израиле и более в РГГУ не появится.

И вот сидят эти люди в отделах кадров и прочих бесчисленных бюрократических гнездах - и плевать им, чем занимаются в этом месте его настоящие работники. Зато из десятилетия в десятилетие их волнует один вопрос бюрократической философии.

Как и категорический императив Канта, он может быть выражен в разных формах и экпонировать себя в разнообразные частные вопросы-максимы. И одна из них вот эта, процитированная выше.

"А ЧЕГО ЭТО ОН У ВАС ТАКОЙ ВОЛОСАТЫЙ?"

И именно и непременно вот с этим вот местоимением третьего лица, употребляемым по адресу присутствующего человека.

UPD: Изначально в тексте стояла фамилия, и упоминалась не единожды. Но затем я стал сомневаться, точно ли я все запомнил, не смешались ли у меня в кучу кони и люди - все же администрация всегда сливалась в моей уме в некое плохо дифференцированное целое. Может быть, кто-нибудь из коллег напомнит мне, кто в 2002 году утверждал преподавателей РГГУ, к кому надо было явиться и чье одобрение получить?

Немного о повиновении или неповиновении законам государства

Платон вкладывает в уста Сократа следующие слова - это диалог "Критон", беседа в тюрьме, в ходе которой Критон уговаривает Сократа бежать в изгнание:

"Повсюду надо исполнять то, что велит государство, или же стараться вразумить его ... Надо либо его переубедить, либо исполнять то, что оно велит".

На месте Критона я бы спросил у платоновского Сократа вот что.

"Что, если закон государства запретил бы тебе, Сократ, его вразумлять и переубеждать? Ведь, по сути, именно это и запретил тебе делать афинский суд - и приговорил тебя к смерти, дабы ты не переубедил и не вразумил тех афинян, которых к этому моменту еще не успел ты переубедить и вразумить! Что, если бы афинский суд запретил впредь философам - да и всем гражданам - раскрывать рот для произнесения публичных речей? Следовало бы подчиниться такому закону - как ты полагаешь, Сократ? И как бы в случае его введения ты стал бы вразумлять и переубеждать Афины? Нарушил бы ты этот закон - или замолчал, благочестиво подчинившись - и только пил бы вино со мною и другими твоими друзьями, рассуждая о достоинствах флейтисток?"

А потом бы достал из-под хитона самиздат - за двенадцать лет до казни Сократа приговоренный судом к сожжению текст Протагора. И продолжил бы:

"Как ты, Сократ, полагаешь - должен ли я немедленно привести в исполнение приговор и уничтожить этот текст твоего оппонента? Или же Законы, о которых ты так прекрасно говорил только что - это не законы нашего полиса, но божественные законы, к постижению которых полис может приближаться или же отдаляться от оного постижения? Я помню, какие прекрасные речи ты говорил о благе, мудрости и справедливости - и всегда учил нас восходить от отблесков к солнечному сиянию идеи! Не таковы ли и законы полисов? Они - только отблески высшего закона, смешанные с заблуждениями тщеславных и корыстных людей, вовсе не заботившихся о благе как таковом, но лишь о своей сиюминутной выгоде? Следует ли мне этот труд Протагора отдать афинской власти, обрекая его на окончательное уничтожение - поскольку у меня остался последний экземпляр - а уж потом добиваться в суде отмены приговора?"

Сдается мне, что тут мы сталкиваемся с лоялистской вставкой у Платона. С декларацией законопослушности его Академии. Поскольку платоновский Сократ должен был бы предвидеть эту аргументацию - и если бы до нее не додумался сам Критон, выдвинуть этот аргумент против себя и найти контрходы.

А еще я, будучи Критоном, спросил бы Сократа, которому, по тексту диалога, "нравились законы Афин":

"Нравились ли тебе, Сократ, законы Афин в тот момент, когда изгоняли Протагора и уничтожали его книги? Когда приговаривали к смерти Афинагора за то, что тот сказал, что Солнце - не бог, а раскаленный камень размером с Пелопоннес? И не довольно ли было бы того, что ты предпочитаешь смерть изгнанию - зачем же ты сейчас говоришь со мною не как Сократ, но как будет говорить спустя много лет наш общий друг Платон в своих "Законах"? Я пойму, если ты не поддашься на искушение, которое я тебе предлагаю, и выпьешь яд, назначенный тебе Афинами - но зачем же ты, вопреки всему тому, что ты раньше нам втолковывал, убеждаешь меня почитать то, что только прикидывается тем, чье имя носит? Отказаться от следования божественному закону, который мы, стремясь к благу, припоминаем - и следовать установлениям теней, принятых этими тенями для таких же теней во мраке пещеры?"

До крушения Афин и включения их в состав империи Александра оставалось 75 лет. До закрытия платоновской академии - 928 лет. До нынешнего момента - 2418 лет. Проблема продолжает оставаться актуальной.

Кантовский категорический императив - фашистский и антифашистской варианты

Некоторые леворадикальные мыслители называли Канта одним из источников фашизма. Попытался погуглить - и выяснил, что невозможно продраться сквозь массив материалов, связанных с мифом о Троянской - тьфу, второй мировой - войне. По этой выборке Кант предстает философическим власовцем, отправившимся в прошлое на машине времени, дабы бороться со сталинским тоталитаризмом или с империей-катехоном, последним оплотом на пути антихриста.

Но еще до обращения к пифии - то есть гуглу - я был в гостях. Хозяин - скрипач - джемил старый джаз с другим гостем - гитаристом - а я изображал из себя завсегдатая джаз-клуба пятидесятых-шестидесятых, ценителя, пританцовывающего телом и мускулатурой лица - с косяком в руке.

Отправился в туалет - и как это обычно бывает, пришли мысли. Музы и даймоны, как показывает практика, по некоторым причинам любят эти пространства, полные баланса белого, эту сияющую келью, полную света капсулу одиночества.

И там мне вспомнились две различные формулировки категорического императива Канта.

Первая: "Поступай так, чтобы максима твоей воли могла служить вместе с тем и принципом всеобщего законодательства".

Вторая: "Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своём лице, и в лице всякого другого так же как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству".

Эти формулы могут только казаться идентичными. Первая формула несет в себе мощный фашистский заряд, вторая же - свободна от оного.

Итак, Кант - родоначальник как фашизма, так и антифашизма.

В самом деле, первая формула не дает противоядия против тоталитаризма. В этом идеальном тоталитаризме нет двойных стандартов. Я не желаю иметь права, которых нет у других. Но я предполагаю само наличие всеобщего законодетельства, что не исключает положения вещей, при котором "под страхом лишения рук или ног мы все станем слушать один только рок".

Вторая же формулировка фактически дезавуирует первую.

В рамках первой формулировки я могу попытаться навязать другим любое свое видение, предполагая себя нормативным субъектом - носителем нормы, которой, разумеется, и сам должен подчиниться. Тоталитаризм, в которой фюрере является равным - вплоть до смены ситуации - но там уже вступит в силу гегелевская диалектика.

В рамках этой формулировки категорического императива - если сопоставить ее со второй формулировкой -допускает именно что использование другого как средства - поскольку этот другой оказывается подчиненным навязываемому мной всеобщему законодательству.

Эта первая формулировка хороша, тонка и действенна.Но в ней следовало бы подчеркнуть ту вещь, что она говорит о том, как не следует делать, а не о том, как делать надлежит. Формула обретает свой высший этический смысл в контексте "запрещать запрещается".

Если же использовать эту формулу в тоталитарном ключе, мы получим следующее: "Поступай сам согласно своей доктрине - и ты имеешь право навязать свою доктрину всем остальным". Очень просто упустить из виду тот момент, что я бы не желал, чтобы кто-то навязывал мне это самое всеобщее законодательство. Максима моей воли возражает против такого.

Если же мы применяем вторую формулу категорического императива, то с нами остается только Другой, его личность, его воля. Этого Другого нельзя использовать для достижения своих целей, если тебе не важна сама его личность.

Но увы, и тут вползают ложноножки тоталитарной амебы. Что именно я называю "Другим"? Кого именно? Мой прекрасный облик идеального Другого, с которым этот Другой сольется благодаря одобренной мной версии всеобщего законодательства?

Моя авторская версия категорического императива такова:

"Поступай с другим так, как будто бы он - это ты - постоянно делая делая отчеты и перепросмотры, касающиеся всех возможных разниц между тобой и этим другим".

Этика субъективна и - будучи этикой, а не говном - предполагает совершенно субъективное уважение других существ. Этически судить я могу только себя. О других же хорошо сказано в одном несколько скомпрометированном тоталитарным использованием тексте " "Не судите, да не судимы будете". И еще прямо протагоровское дальше там шло: "Ибо каким судом судите, таким и будете судимы".

Итак, и еще раз уточняю кантовскую формулировку.

"Другой - это твоя Возлюбленная/ый/ое. Ее имя и сущность - свобода. Имей это в виду, когда взаимодействуешь с Другим".

О нулевой и ненулевой вероятности

 Ох. Вот только что я прочел:

"Событие "Монета бесконечное число раз упадёт цифрой вверх" имеет нулевую вероятность, но оно может произойти".

Если так подходить к вопросу, то любое событие имеет нулевую вероятность. Что автоматически означает, что любое событие имеет вероятность НЕнулевую.

Если я кину точку на отрезок (множество континуальной мощности), то вероятность его падения на определенную точку этого отрезка будет, по этой логике, являться нулевой - поскольку количество точек этого множества мало того, что бесконечно, но оно, так сказать, сверхбесконечно по отношению, к примеру, к любому счетному множеству.

И тогда тот "мир", в котором мы мыслим себя существующими, будет иметь тоже нулевую вероятность.

Таким образом, одно из двух. Либо все имеет нулевую вероятность, либо все имеет вероятность ненулевую.

Невозможные миры

 Существуют ли невозможные миры?

Уберем иронию, которая содержится в первой фразе. Можем ли мы создать модель невозможного мира? Вероятность существования которого является абсолютно нулевой?

Миры без математики, или О математическом шовинизме

 Как-то раз на кафедре философии в физтехе состоялся неофициальный семинар на тему "всякой ли корректной математической конструкции соответствует нечто в физическом мире".

Но можно задать встречный вопрос - существуют ли миры, в которых никакие процессы не описываются, к примеру, дифференциально-интегральным исчислением? И более того - существуют ли миры, в которых математики нет вообще - то есть миры, в которых вообще ничего не может быть смоделировано математически? Миры, в которых нет ничего измеримого? В которых отсутствует декартова res extensa, "вещь протяженная"? И в которых "вещи мыслящей", res cogitans, нечего считать?

А то как-то ограничивают некоторые мультиверс - словно все миры объемлются математикой.

Конечно, если считать математику обязательным атрибутом любого мира, то миров без математики не будет по определению. Но я бы назвал подобный взгляд математическим шовинизмом. По аналогии с, допустим, углеродным шовинизмом или молекулярным шовинизмом.