Со стороны представителей естественных наук социология и психология, наряду с другими науками о человеке, подвергаются некоторой дискриминации. Но, в отличие от наук о культуре и многих направлений философии, не проявляющих большого желания соответствовать навязываемым извне идеалам, эти две дисциплины (и примкнувшая к ним экономическая наука) очень хотят получить полноценный научный статус. Сторонники их дальнейшей математизации отрезают на ходу подметки, проявляют чудеса техники, вытесняют из своих рядов еретиков - но все напрасно. Подкачал объект исследования - слишком аморфен человек. Слишком непостоянен. Внезапен и противоречив. Слишком невоздержан в своих порывах - в отличие от дисциплинированных, ходящих согласованным строем атомов и планет (хотя и там не все в порядке, но об этом не здесь). Не задаются эксперименты - не получается соблюсти условие повторяемости. А коли эксперимент невозможно повторить - то он оказывается ненаучным. Поскольку один - это совсем не куча.
Если некоторого Васю не сильно, но чувствительно ударить по голове твердым и тяжелым предметом, у него проявится реакция. Но, скорее всего, следующий удар по васиной голове вызовет уже другую реакцию. Третий же удар нанести, возможно, вообще не удастся, поскольку Вася изменит ситуацию так, что эксперимент окажется невозможным продолжить. Исследователю, проводящему второй повтор эксперимента, нет никакой возможности вернуть Васю в исходное состояние, состояние ДО первого опыта. Вася до первого удара и Вася после первого удара - не один и тот же Вася. Вася необратимо изменился. Опыт удара вошел в его сознание и выковырять память об этом опыте из Васи практически невозможно - а если и возможно, то вместе с памятью об этом событии изменятся и многие другие компоненты васиного сознания. Очень доходчиво об изменении сознания подопытного в результате последовательных повторяющихся однотипных воздействий пишет Хармс - таковы рассказы “Тюк”, “Машкин убил Кошкина” и ряд других.
Что делать, неповторим Вася. И чем больше васин опыт, чем больше Вася знает и умеет, тем непредсказуемее становятся реакции Васи. Вася идет по пути познания и освобождения. И все меньше становится подвержен манипуляциям со стороны властей разных родов и продажных интеллектуалов, состоящих у оных властей на службе. Иногда - и даже часто - на специальной службе.
И вот тут-то начинается особый путь этих трех упомянутых нами дисциплин, особые задачи встают перед ними - и особые люди из особых отделов приходят к социологам да психологам за советом. И сами, в свою очередь, советы им подают - как практики теоретикам - но, главное, именно они и ставят задачи.
Игра тут довольно тонкая, но, тем не менее, вполне прозрачная. Ученый, стремящийся довести свою науку до эталонного математизированного состояния, должен принять ряд сциентистских догматов, чтобы не оказаться в глазах экспертного сообщества еретиком, шарлатаном или простецом с некошерным рылом на мясокомбинате у правоверных. Его удел - всесильные (ибо верные) детерминизм, редукционизм, механицизм, натурализм, материализм (и дальше все черепахи-черепахи-черепахи). В кругу этих неопровержимых и недоказуемых догм будет вращаться его ум, постепенно сплющиваясь - и сплющивая в глазах ученого исследуемую им реальность. Сплющивая еще до рассмотрения, до исследования, деформируя ее a priory. В случае же рассматриваемых дисциплин предметом исследования становится сам человек. Точнее, машина, именуемая человеком - поскольку ничем иным в механицистских глазах человек являться и не может, поскольку ничего, кроме машины, в мире нет, поскольку мир как в целом, так и во всех своих частях является машиной, конгломератом машин.
А теперь самое время вспомнить еще одну корневую установку новоевропейской науки. Бэконовский утилитаризм - своего рода блюдо Realpolitik в науке, приготовленное лорд-канцлером британской империи лично. Ученый не должен думать о каком-то там отвлеченном благе, свободе и прочих благоглупостях. Он должен думать о злоумностях - ну если и не прямо “зло-”, то, во всяком случае, об умностях, выгодных работодателю. Иначе работа ученого не будет оплачиваться - а к положению бенефициаров за время службы в церковной корпорации интеллектуалы крепко привыкли, вопреки заветам некоторых эллинов. Для успокоения высокоученой совести лорд-канцлер прикрыл суть дела красивой накидкой - дескать, речь идет о благе всего человечества. Которое, несомненно, многие свои проблемы решает с помощью вожделенной Бэконом нержавеющей стали. Но вопрос тут в том, кто воспользуется результатом раньше. Пусть сначала Британская империя обретет над своей территорией незаходящее солнце, а уж потом пусть что-то обломится и остальному человечеству - тем, кому посчастливилось выжить на первом этапе распространения now-how.
Но ладно, допустим, в данном случае применима формула Ахматовой - цветочки научно-технического прогресса растут из сора, оставляемого под ковром и на ковре дерущимися бульдогами. А без бульдогов растут плохо, потому что никто не оттопыривает сверху лапу и не поливает струей баблоса. Человек у таких утилитаристов вообще оказывается плохоньким по своей природе, нуждающимся в постоянной опеке и защите - но и что с него взять, надо строить удобный мир при учете фактора злобы, жадности и прочих вещей, которые с этой минуты (минуты объявления человека злым) становятся нормой, поскольку ничего другого человеку и не дано. Злой по природе человек не способен выносить адекватного морального суждения. А потому ученый не должен думать о таких глупостях, как этика. И этика начинает послушно из науки изгоняться - в угоду спонсорам, которые уже предвкушали, как им будет удобно нажимать на кнопочки и как красиво будут лететь на другой край плоской (какая им разница?) земли межконтинентальные ракеты. Наука вступила в эпоху деэтификации - и факт этот сами ученые начали осознавать лишь в течение последнего столетия.
Но главная беда утилитаризма - презрение к объекту познания, который интересует утилитариста не сам по себе, но лишь как функция, как средство, способное дать утилитаристу желаемое. Как кладовая, как дойная или - в пределе - мясная корова. Познаваемая реальность рассматривается утилитаристом либо как инструмент, либо как объект потребления. Поэтому важной особенностью утилитарной науки является ее “предсказательная способность”. Главное для исследователя такого рода - не познать объект как он есть (что возможно лишь в том случае, если исследователь способен полюбить объект-чудовище, поцеловать его и увидеть его внутреннюю сторону) - но добиться своей цели, используя предсказуемость, повторяемость, “машинность” объекта, на котором можно доехать на самую вершину и стать царем горы.
Когда речь идет об элементарных частицах, человечество предпочитает пребывать в блаженном неведении относительно того, не больно ли им там в синхрофазотроне, когда их разбивают друг о друга на субсветовых скоростях. Когда речь начинает идти о биологических организмах, некоторым людям становится тревожно и стыдно. И некоторые начинают штурмовать лаборатории и выпускать на свободу жертвенных подопытных животных. Но в нашем случае объектом утилитарного исследования становится сам человек и коллективы, в которые человек вступает.
И в областях социологии и психологии в XX веке оформляются, по сути, две диаметрально противоположные по целям и методам науки - наука освобождения и наука манипуляции.
Если компьютером некто пытается забивать гвозди, его не интересуют вычислительные способности оного устройства. Ему важна молоткообразность компьютера. Остальное - всего лишь мешающая побочка. Молотка лишнего в хозяйстве нет, а деньги этот некто делает именно на гвоздях. Поэтому в гвозди и молотки он - в предельно удаленном от этической постановки вопроса случае - пытается превратить все, до чего может дотянуться. Цветочки Ахматовой вырастают - и гвоздИки становятся гвОздиками Маяковского.
Для такого исследователя и для его спонсоров человек слишком широк - надо бы сузить, поскольку из такого широкого, непонятного и самостоятельного каши не сваришь и с кашей такого не съешь. А цель - именно варка каши, приготовление фарша и мозгового салата. Человек (и его сообщества) должен быть предсказуем, поскольку его задача быть пушечным, а в мирное время консюмеристским и производящим мясом. У человека, рассматриваемого под таким углом, должен быть предел осознаваемой им самим сложности - иначе им будет невозможно манипулировать, он откажется быть как гвоздиком, так и винтиком в социальном механизме, отлаживаемом техниками-экспертами. И эти эксперты, в итоге, оказываются стоящими перед задачей выстраивания системы социальной и психологической инженерии. Инженерии редукционистской, а не интегрирующей и развивающей. Цель подобной инженерии - упрощение, минимизация количества измерений, фиксирование на желательном уровне числа степеней свободы индивидуума. Индивидуум (если он не эксперт - тех лепят по иным лекалам) должен уметь читать и писать - но желательно, чтобы в массе своей он не продвигался дальше чтения агиток и рекламных проспектов. Массовое образование не призвано научить мыслить - оно занимается проблемой адаптации, встраивания человека-шестеренки в социальный механизм.
Однако наука без этики - это даже не инструмент. Это палка, которая валяется на земле без шанса стать копалкой. Поскольку сама интенция копания сама по себе уже имеет вполне этический характер. Просто этика бывает качественной и некачественной, свежей и второй свежести, ведущей к благу и уводящей от блага в сторону или ведущей в обратном направлении. А потому наука, декларирующая свою внеэтичность и даже более - иллюзорность этики как таковой - обычно используется в своих целях людьми с коррумпированной, коррозийной этикой. Но надежда в том, что любая палка - она о двух концах. Любой инструмент - что дышло. И даже то знание, которое появилось на свет для темных дел, может быть использовано в светлых целях - и без этих светлых целей не смогло бы и появиться, поскольку без стремления к свободе, любви и творчеству никакое знание невозможно в принципе. Искусство манипуляции может быть использовано и для освобождения от оной манипуляции. И человеку необязательно овладевать тонкостями, в которые вдаются “компетентные” эксперты - достаточно развивать врожденные способности к логическому мышлению, не забывать об идеалах, светящих в душе, и применять надежные этические критерии. “Слушать своего даймона”, как мог бы сказать Сократ.
В качестве наглядного примера рассмотрим одно событие в научном мире из числа текущих. Не далее, как 26 июля 2013 года сетевое издание Slate опубликовало короткую заметку об одном любопытном социологическом исследовании. Предметом этого исследования стало отношение американцев к факту секретного сбора данных об их активности в интернете и сетях телефонной связи спецслужбами. В ходе исследования выяснилось, что ответ респондентов в большой степени зависел от формулировки вопроса. Если людям говорили, что данные собирались в соответствии с решением суда - их отношение к слежке за ними становилось более положительным. Такой же результат давала формулировка, в соответствии с которой сбор данных осуществлялся как составная часть антитеррористической программы. Если же таких упоминаний не было, то увеличивалась доля негативных ответов.
Помимо прямой манипуляции, хорошо знакомой бывшим советским людям по формулировке референдума о будущем СССР, прошедшего весной 1991 года (будущее расписывалось там таким прекрасным и безоблачным, что голосование против словно обрекало людей на противоположную беспросветность), здесь мы имеем исследование, которое вполне может быть использовано против прав и свобод человека. В ходе этого исследования была выявлена степень манипулируемости общественным мнением по определенным параметрам. Становится ясно, какие формулировки могут быть использованы для того, чтобы неблагое действие выглядело в глазах общества оправданным.
Однако работать такая манипуляция может только в среде людей с неразвитым критическим мышлением и притупленным этическим чувством. Чтобы остаться свободным от манипулятивной переработки, человеку следует всего лишь прояснить пару вопросов - каким именно судом одобрена слежка (правильный ответ - тайным судом FISA, неподконтрольным обществу и одобряющем практически все инициативы спецслужб) и какую пользу обществу приносят спецслужбы своей “борьбой” с терроризмом (хотя сам по себе факт тотальной слежки является антиобщественным террористическим актом - а спецслужбы представляют собой законспирированную мощную террористическую организацию “в законе”).
Как показывает ситуация в США - включая этот самый опрос - манипулировать общественным мнением стало сложнее. Например, найдены хорошие контрпропагандистские ходы - хорошие прежде всего тем, что не являются в собственном смысле слова пропагандой, но всего лишь напоминанием о базовых ценностях либеральной демократии, которым посвятили целые труды “отцы-основатели” американской независимости. В итоге те самые люди, которые были всего лишь в недоумении, когда услышали о скандале с Ассанджем и WikiLeaks, которые полагали, что в принципе в государстве все в порядке за исключением отдельных недостатков, которые брезговали конспирологией - многие из этих людей теперь, словно Атос, “допускают любую мысль”. Их гражданское чувство уже не может сделать вид, что ничего важного не произошло.
Такой ценой - открытой антиобщественной деятельностью в интересах узурпаторов - манипулятивная ветвь социологии компенсирует проблемы со статусом. Ненаучно? Зато (периодически) работает - контролеры согласны ехать без всяких привлекающих излишнее внимание шашечек. Но пусть хитроумные планы, подвешенные в эгоистической пустоте, остаются стратегам и тактикам из особых отделов. Дело тех, кто занимается наукой освобождающей - просто говорить правду. Образовывать, учить, просвещать - и, по возможности, любить тех, кого просвещают, желать им блага, просветления, продвижения на пути совершенствования в собственном, а не в оруэлловском смысле этого слова. А шахматы и всякие другие логические игры - вещь интересная, приятная и полезная. Важно только не превращать весь мир в свою шахматную доску и не воспринимать других живых существ в качестве фигур и пешек.
