Последний поэт канона

Бродский - полагаю, последний поэт, вошедший в канон первобытной доцивилизованной эпохи. Двери вагона канонической поэзии закрываются, а сам вагон отцепляется.

Первобытная эпоха еще далеко не закончилась - но отсветы нового времени уже падают в нашу тень. Это будущее не предопределено - может и не настать. Но отсветы все равно падают - им наплевать на вероятности, в мультиверсе реально все.

И в этом будущем - будущем цивилизованного человечества - все индивидуумы занимаются чистым творчеством, причем на таком уровне, где сравнения и выстраивания иерархий мастерства, таланта и гениальности уже невозможны. 

О каком каноне можно вести речь, когда только в твоем городе живут тысячи гениев? Если нет Сталина, назначающего Пушкина "нашим всем" - то чьим мнением будут руководствоваться составители учебников и хрестоматий по внеклассному чтению? Рейтингами продаж? Количеством лайков в соцсетях? Мнением экспертов? А кто будет назначать экспертов - неужели всенародное голосование?

Сама идея канона первобытна, практически пещерна - коренится во временах, когда решался вопрос, кто в пещере главнее - пещерный медведь, пещерный лев или пещерный человек. И методы формирования канона - все оттуда же. Практически любой кроманьонец что-то слышал, к примеру, о "Моне Лизе" - а многие кроманьонцы даже делали с ней селфи, протискиваясь сквозь двадцать рядов сородичей, осуществляющих акт туристического поклонения канонической арт-святыне.

Все вышесказанное вовсе не отменяет достоинств канонизированных фигур и объектов. Их место в каноне, впрочем, будут оспаривать, вытащат на свет других забытых гениев, деконструируют до корней земли все нарративы, касающиеся развития культуры - но все равно и "Леонардо", и "Бродский" останутся в комплекте для игры в бисер, деталями конструктора "Собери первобытную культуру миллионом способов".

Но новыми фигурами - фигурами наших современников и потомков - комплект пополняться, скорее всего, уже не будет. Новое вино будет разливаться в новые мехи. Вопрос только в том, какой из вариантов мультиверса актуализируется в нашем сознании - будут ли это вино пить по всей планете на ее непредставимых пока для нас фестивалях и в не менее загадочной повседневности - или вместо выхода из пещеры придется рыть в ней еще и катакомбы.

Большой Взрыв и состояние постмодерна

Постмодерн и постмодернизм начались тогда, когда никакой официально протоколированной "эпохи постмодерна" еще не было и в помине. Когда палеолит уже закончился, а мезолит еще и не думал начинаться - постмодернизм уже был основным содержанием и сутью эпохи. Постмодернизм - естественное, органичное и перманентное состояние человеческой культуры - а может быть, и Вселенной как таковой.

Это так. Или не совсем так. Или совсем не так. И это "или" трикстерски ухмыляется нам из зазора между первой и второй миллисекундами после Большого Взрыва, причем уже первая миллисекунда была секундой постмодернистской.

Любое состояние "после" есть состояние постмодерна, а все феномены, происходящие в нем, есть феномены постмодернизма. Все же знакомые нам состояния есть состояния "после" чего-то. Состояние же "до", которое не содержит в себе никакого элемента "после", не может быть описано, а потому само по себе не является фактом культуры, но является предметом постмодернистской рефлексии, постоянно реструктурируясь и переформатируясь в этой рефлексии.

Поэтому то, что нынче принято называть постмодернизмом, является версией постмодернизма "Бесконечность.0". То же правильно будет сказать и о нынешней эпохе постмодерна, поскольку никогда в реальности не было эпох, которые могли бы быть названы по-другому.

Эта конкретная эпоха, ее стили и направления мысли прейдут - но не прейдут постмодерн и постмодернизм - до тех пор, пока не соединятся все эпохи в мире, где времени уже не будет, где исчезнут или станут чем-то бОльшим "до" и "после" со всеми коллизиями между ними, со всей их дедовщиной и молодежными революциями, со всей их геронтократией и культом молодости, со всей их причинно-следственной карусельной вакханалией взаимозаменяемости.

Каждый временной квант порождает девяносто шесть дорог мультиверса, любая из которых условно правильна. И каждая вплетает в себя все остальные, порождая множество интерпретаций - уровень сложности контекста возрастает по экспоненте.

Киплинг в своем "Неолитическом веке" уловил это дуновение постмодернистского осознания - и именно его, видимо, нагрузил бременем на спину белых цисгендерных мужчин. Убийство поэтов-конкурентов не деконструировало их дороги - их надлежит теперь деконструировать самому неолитическом поэту, посколько правильна не его дорога - а все захваченные им дороги конкурентов.

"Гомер" - слово, которое сложно писать без кавычек - это развернутая в пространствах и эпохах постмодернистская реальность, в которой путь от "Одиссеи" до джойсовского "Улисса" - лишь отрезок от нуля до единицы, замкнутая континуальная бесконечность в бесконечности столь же континуальной, но неограниченной. В полях гомеровского мультиверса пасется троянский конь, который отозвался Бодрийяру на имя "Симулякр". В табун они мчатся вместе со своим сородичем, ксенофановским сферическим конем, пересекая демокритовский вакуум, зеноновскими стрелами пролетая между бесконечными чередами сцилл и харибд бинарных оппозиций, вхолостую щелкающих затворами каменных челюстей.

Демилитаризация глаголов

Как повелительны глаголы! Они повелевают склоняться и наклоняться. Даже если наклон изъявителен - слово-то какое! - это навязывание нарратива. Вопросителен? Вы уже перестали пить коньяк по утрам? Вопросительное наклонение правильнее было бы называть допросительным. Что делать? - по этому вопросу опознается глагол. Слово "карма" с санскрита переводится как "дело". Стало быть, глаголы формируют языковой костяк сансары. Глагол вырывает из существительного кусок и подвешивает за этот кусок на крюк - существительное на глагольной бойне становится даже не телом, а тушей. Глаголы - это банда рэкетиров, захвативших мирные поселения существительных. Тенденция к уходу от структур подавления подразумевает демилитаризацию глаголов, люстрацию причинно-следователей. Просветленный глагол не повелевает, не изъявляет и не допрашивает. Это глагол сверхточного, мгновенного, эманирущего во все стороны недеяния.