Monday, July 28, 2014

Вернуть Мальдивы России

В лице "киевской хунты" к российским имперцам пришли Наполеон и Гитлер в одном лице - так говорят сами имперцы.

Батыя как-то не вспоминают - видимо, самим неудобно. Во-первых, Батый победил. А во-вторых, не с той стороны шел - а потому аллюзии будут другие. Кто там в роли Батыя окажется в этой войне метафор?

Короче, эти ужасные полчища украинцев пришли, отняли у русских принадлежащие им еще со времен мезозоя Крым и Донбасс. Еще в палеозое у русских украинцы отняли Киев, Львов и Варшаву, а в протерозое явились на нашу русскую планету из мрачных уголков космоса и отняли все то, что не успели отнять позже. Двигали континенты, замораживали землю в снежок - все, чтобы извести русских. Но никак не выходило.

Я все понял. Пора уже возвращать нагло оккупированные украинскими аргентинцами и украинскими англичанами Фолкленды-Мальдивы. Они еще смеют над нами издеваться и между собой их делить!

Об аристократах сермяжного духа

Мировая антигуманистическая контрреволюция постоянно рождает все новых борцов за "сермяжную правду". "Правда" эта все больше напоминает передовицы одноименной газеты второй половины тридцатых годов прошлого века. Тогда у "правды" такого рода были в моде не изделия из сермяги, а тужурки и френчи. Сегодня эта "правда" предпочитает камуфляж и шлемы с радиосвязью и приборами ночного видения - брезент, эластичные ткани, пластик и металл.

Чем "сермяжная правда" отличается от правды настоящей?

Она является особым родом идолопоклонничества - а правда не терпит идолов, не являющихся вечной абсолютной ценностью. Его можно было бы назвать демолатрией, но это будет неточно. Слово "народ" достаточно многозначно - сермяжность же предполагает некую "простоту". Объектом культа в данном случае является не народ как таковой, а так называемый "простой народ". Так что более точное название для этого явления - "охлолатрия".

Исповедание некоего поклонения далеко не всегда, впрочем, бывает искренним. Как показывает историческая практика, радетели сермяжной правды используют свое псевдопоклонение "простому народу" в качестве идеологического оружия против "антинародных" оппонентов.

Поскольку "простой народ" в силу своей простоты - а главное, в силу своей понятийной фиктивности, симулятивности, несуществования - не способен сам внятно артикулировать свою программу, выстроить развернутую мировоззренческую позицию и четко обозначить свою систему ценностей - за него это сделает идеолог "сермяжной правды", свои речевые органы выдавая за язык "корчащейся безъязыкой улицы". В результате успеха своей пропаганды, такие идеологи становятся "слугами народа", новой аристократией посреди моря плебса, дегуманизирующими подвластных им людей, уничтожая их во имя нового культа - культа "народа" и "простого человека". “Я люблю простых людей. Но простых.” - говорил шварцевский Дракон.

Если Васисуалий Лоханкин становится провластным имперским идеологом, "новым аристократом сермяжного духа", то одной из основных его целей будет диффамация всех тех, кто может быть сочтен интеллектуальной и духовной аристократией, но имеет иную правду, сотканную из других материй.

Лоханкин был пассивен - это сермяжный Обломов. Но в русскоязычной литературе есть классический пример сермяжного активизма - это профессор Выбегалло братьев Стругацких. Именем "простого человека" он создает злокачественную пародию на человека, человека чистого потребления - настоящих же ученых Выбегалло обвиняет в снобизме и антинародности.

“–...Конечно, товарищу Хунте, как бывшему иностранцу и работнику церкви, позволительно временами заблуждаться, но вы-то, товарищ Ойра-Ойра, и вы, Фёдор Симеонович, вы же простые русские люди!
– П-прекратите д-демагогию! – взорвался наконец и Фёдор Симеонович. – К-как вам не с-совестно нести такую чушь? К-какой я вам п-простой человек? И что это за словечко такое – п-простой? Это д-дубли у нас простые!..”

Такие сермягопоклонники присутствуют в немалом количестве и в западном интеллектуальном пространстве. Но между ними и российскими аналогами имеется одна существенная разница.

К примеру, американские аристократы-сермяжники будут обличать конкурентов на культурном поле в интеллектуальном снобизме, антиамериканизме, низкопоклонстве перед Европой. Если сермяжник по совместительству является религиозным фундаменталистом, он будет воевать с засильем европейских сексуальных и иных извращений, чуждых простому американскому народу. Но вот чего он делать не будет точно - это кричать о засилии пошлости в массовой культуре. На то она и массовая - что для "простых людей". Ток-шоу, конкурсы, викторины, сериалы, комиксы, палп-фикшн, бесконечные "селебритиз". А если что в ней и плохо - так это растлевающее влияние космополитической богемы, но никак не она сама. Поскольку любить "цветущие сложности" - даже Хемингуэя, уж не говоря о Джойсе - это низкопоклонство перед Востоком. То есть перед Европой. Отрывающаяся от "народа" интеллигенция, как проезжался еще один аристократ духа по адресу конкурентов, это не мозг нации, а ее - как он сермяжно выразился - говно.

А вот как раз поклонники рафинированной европейской культуры по обе стороны океана склонны говорить о примитивизме и пошлости искусства для "простого народа", которое огрубляет вкус и разлагает мораль - даже если пытается быть насквозь моралистичным. В реальности культуры встречаются как пошлая порнография, так и пошлые проповеди.

Российские же сермяжники оказываются в весьма щекотливом противоречивом положении. Тот самый "простой народ", поклонение которому они проповедуют, весьма охоч до заокеанских сериалов и полнометражек, до скандальных ток-шоу и тупых викторин. К иноземным прелестям добавляется и собственный масскультурный продукт - бесконечные бандитские сериалы, убогая поп-музыка и "блатняк".

Однако в российских условиях сермяжник, как правило, находится на идеологической службе у империи - и по службе должен вести войну против "влияния Запада". Он должен обличать как западную масс-культуру, так и "антинародный" заумный "рафинад". И, надо признать, это непростая задача для такого сермяжника, который не желает вставать на откровенно нацистские позиции и открыто продекларировать, что западная культура порочна в самой своей основе и подлежит уничтожению. Он должен порицать Луизу Чикконе и Шакиру, но умалчивать о Маше Распутиной. Ругать рэп, но не замечать "Радио "Шансон".

Такой сермяжник, как правило, мнит себя народным воспитателем, под мудрым водительством которого "простые люди" отвергнут все то, что не нужно властям и аристократу духа на службе "их наитайнейшеств", и примут все то, что сочтено этими авторитетами душеполезным. Никакого иного критерия нет. Отношение к мощи "своих" - единственный настоящий критерий приемлемости для народа "культурного продукта".


Рассмотрим в свете всего вышесказанного культурный фон украинской революции и украинско-российского конфликта.

Киевский Майдан был непрерывным фестивалем, полным творчества самых разнообразных видов. Он стал культурным - именно культурным, а не только политическим - явлением планетарного масштаба.

Сепаратистское движение на востоке Украины не смогло создать ничего, кроме убогой боевой фантастики и фэнтези - причем не на улице, а дома. Улица же была отдана шансону и попсе во всем их великолепии. Причем отнюдь не собственного сепаратистского сочинения - как правило, через репродуктор на грузовике. Вполне в духе "Чапаева и Пустоты" можно ожидать коронного номера - выхода на сцену женщины, умеющей ягодицами вытаскивать из досок забитые в них гвозди.

И вот когда сермяжники-имперцы сталкиваются с отрицательной оценкой антимайдановского мятежа, они, как прекрасно выразился сермяжник Холмогоров, "включают Гитлера". То есть начинают хвататься за пистолет, когда слышат слово "культура". "Им было можно делать революцию, а нам нельзя? Рылом, говорите, не вышли? Вы ненавидите народ, проклятые элитисты!" - такова ныне речь тех, кто на досуге предается чтению поэтов Золотого века и физиологически морщится от интонаций блатной "музыки". ""Мы гимназиев не кончали! - заявил Митрич. Это была сущая правда: Митрич окончил Пажеский корпус”.


Так почему же, собственно, “одним в Киеве можно, а другим в Донбассе нельзя”?

Можно. Всем все можно. Поскольку модальный глагол “мочь” имеет разные значения и оттенки. “Можно ли прыгать с небоскреба? - Можно, но только один раз”. Но и реагировать на различные проявления свободы выбора можно по-разному.

Революции бывают разные. И эволюция может идти в разные стороны. И трансформации все не похожи одна на другую. И если мне нравится превращение обезьяны в человека, то это не значит, что в нагрузку мне можно навязать обратный процесс. “Не все йогурты одинаково полезны”.

Даже если забыть о том, что в Донбассе проживает самый разный народ, и о том, что глашатаи его воли пытаются легитимировать свою власть так называемыми “референдумами”, проведенными с такими вопиющими нарушениями всех международно признанных правил проведения подобных голосований, что говорить о “воле народа” по их итогам не приходится - следует помнить о том, что на людей воздействуют самые различные силы. Люди могут делать выбор, ориентируясь на ценности любви и свободы - но могут в момент совершения выбора мотивироваться собственными конформизмом, агрессией, ксенофобией, шовинизмом и прочим негативом. Под действием одних импульсов люди принимают “Билль о правах”, под действием других - уничтожают коренное население на территории своего проживания. И это - представители одного и того же “народа”. Одни представители “народа” приводят вполне демократическим путем к власти Гитлера, другие представители этого же “народа” практически в то же самое время принимают самые прогрессивные в мире законы в области охраны прав животных.

Поэтому одни проявления человеческой активности мы вполне вправе определять как прогрессивные, другие - как регрессивные. Одни цели и средства - как достойные, другие - как недостойные. Одни явления социальной жизни - как проявления в человеке обезьяньего начала, другие - как проявления начала ангелического. И на основе наших - вполне возможно, что в большой степени ошибочных - оценок самых различных параметров явления мы делаем вывод о его векторной направленности.

У каждого человека в любой момент принятия решения есть возможность выбрать свое место в реальности и путь к ней. Стать обезьяной или богочеловеком, ангелом или демоном, тем самым пресловутым “быдлом” или “аристократом духа”. Быдлом может оказаться вузовский профессор, а аристократом духа - неграмотный крестьянин. Не надо сравнивать теплое с мягким.

И презрение к “народу” здесь ни при чем. Тем более, что аристократы сермяжного духа всегда определяют это закавыченное мною понятие так, как выгодно им самим.