СССР, волосы и борода - вопросы

Интересно, когда в СССР стали преследовать за длинный хайр и за ношение бород? Точно знаю, что в Госкино в 60-х борода не одобрялась, к примеру. Даниил Андреев мечтал иметь "львиную гриву" и ходить по городу босиком, но не мог себе этого позволить, отчего отрезал у ботинок подошвы. Ну, про застой мы все сами знаем. Но в какой момент это началось? Как распределялось по группам?

Об оскорблении памяти великих побед

Тут один мой знакомый в очередной раз оскорбился за память его предков, воевавших во вторую мировую. Сравнили "Великую Отечественную Войну" (именно так, с больших букв все слова) с операцией США в Сомали - имелась в виду бережливость в отношении человеческих жизней. 

А я вот что скажу на это.

Ужасные экологисты смешивают с грязью славные победы наших доисторических предков! Наши героические пращуры сбросили с себя ярмо хищников, освободили себе жизненное пространство, ликвидировали угрозы со стороны вечных агрессоров - тигров, львов, волков, акул. Теперь же экологи ставят под сомнение великую победу наших предков и смеют защищать недобитков, которые ничего не забыли и ничему не научились. И, как и прежде, готовы нас сожрать. А экологисты - пятая колонна, проплаченная иноплянетянами, которые хотят загрести жар руками дремучих тварей из лесов и морских глубин.

Сравнивать какие-то межчеловеческие разборки с той Великой Победой - просто кощунство. Протестую. Мне больно и обидно. Впрочем...

Да здравствуют сине-зеленые водоросли и Великая Сидерическо-Протерозойская Кислородная Революция, вытеснившая с планеты реакционные анаэробные силы! Вот это да! Вот это было славное деяние!

Эх, есть где разгуляться групповому эгоизму, шовинизму и ксенофобии! Поля непаханные вокруг - жаль, фантазии бывает у испытывающих ксенофобные потребности маловато. Или напротив, хорошо. А то как возненавидят каких-нибудь этрусков - и до свиданья, музеи. Они же римское все тоже перебьют на всякий случай, знаем мы, эти итальяшки там небось напропалую путались друг с другом.

Страшно ли бриться президенту, или О патологических и естественных иерархиях

И снился Акире Куросаве (ой, то есть Мите Ахтырскому) сон. 

Стою я в ванной и бреюсь. Что само по себе уже указывало на необычность ситуации, так как на тот момент жизни я вообще не брился. 

И вдруг понимаю, что я именно с этого дня - президент России. И в зеркало передо мной встроена видеокамера - ритуал утреннего бритья президента транслируется по всем центральным телеканалам. Таков в этой стране обычай. 

Я медленно осознаю факт своего президентства, и по мере осознавания нарастает ужас. Я начинаю вспоминать всех старушек с мизерной пенсией, брошенных детей - и понимаю, что этой ответственности перенести я не могу. А рецепта решения проблем у меня нет и не будет. И от ужаса я просыпаюсь. 

Был я на одном форуме с демократическим устроением выбран модератором. Не нужно мне там было решать проблемы старушек и детей. Но мысли о форуме - и мысли тяжелые - занимали тогда значительную часть моего времени. Ощущение полного бессилия, невозможности адекватно разрешить проблемы, которые настоятельно требуют разрешения, этим мыслям почти всегда сопутствовали. Самоанализ на предмет своей возможной предвзятости - тоже. 

С творческими проектами попроще. Но тот форум не был моим личным творческим проеком. Так мыслилось. 

Так же и со страной, с планетой, с любой "брамфатурой" (живой едино-множественной сложной системой, как их называл Даниил Андреев). Никакая страна не может быть моим творческим проектом. Страна - проект всех тех, кто в ней живет. Включая духов природы.

Если я попытаюсь навязать стране свое управление - я стану чужеродным образованием в ней. Я начну формировать иерархию доминирования. Кен Уилбер называет такие иерархии "патологическими" - в противоположность иерархиям "естественным" (атом-молекула-клетка-организм). 

Организм по отношению к своим клеткам есть целостность более высокого порядка. Однако в организмах случается, появляются злокачественные новообразования, которым нет дела до остальных - они рассматривают остальной организм как поле для захвата и как источник питания, не более. Они мыслят себя "главными" в этом организме. Можно пофантазровать, что такое образование, если его персонифицировать, будет считать себя весьма ответственным - без него, кстати, организм ведь может и погибнуть. Бывает и так, что в организме захватывает власть некая деструктивная программа сознания - можно вспомнить то самое "эго" - в этом случае она начинает организм терроризировать. Эго любит только себя. Оно не любит свой организм, частью которого является - и именно потому, что решило захватить в нем власть. Любое существо есть некое целое и все подуровни, которые в него входят. Мы - это и атомы, из которых составлены молекулы нашего тела. Но мы, что недоказуемо, но вполне логично - сами входим в некие сверхсообщества.

Любая попытка захватить власть над существами своего порядка есть попытка выстроить патологическую иерархию. Такое существо становится эпицентром раковой опухоли для целого, в которое входит. 

Иерархия же естественная ставит проблему власти совершенно по-иному. Я могу постараться заставить тех существ, из которых состоит мое целое, действовать так, как я хочу. Но это чаще всего означает - поскольку уровня полного самоосознаия я не достиг - что одна из частей целого (эгоистическая воля, грубо скажем так) пытается узурпировать власть над целым, которое, в свою очередь, входит в многообразные отношения с целым иного порядка. 

Полное самоосознание предполагает полную интеграцию входящих в это самосознающее целое элементов. Я должен, в частности, любить, понимать и становиться любой клеткой своего "тела", любой молекулой каждой из клеток и так далее. Быть ими всеми. Как обращался к своему телу святой Франциск - "братец тело".

Я не самый хороший управляющий для тех существ, которые составляют мой организм. Когда человек умирает - распадаются клетки и сложные молекулы. Остаются только простые молекулы и атомы. Я - не вполне еще я, я себя еще не осознал, а то, что называю "собой" - есть пока лишь элемент. Только в инсайтах существо становится хотя бы в большем приближении "собой" и одновременно единым со всем сущим. Полная личностность тут совпадает с трансперсональностью. Настоящая личность - только тот, кто един со всем миром, со всеми существами внутри себя, вокруг себя и "сверх" себя. 

Во мне, можно так сказать, есть мой эгрегор государственности или уицраор. Система насилия и принуждения, деструктивная в конечном счете по отношению как к отдельным частям организма, так и к целому. И к задачам моего духа. И человек часто действует именно по воле этой системы. Этот внутренний уицраор, это государство внутри меня и от моего имени самозванно действующее - выдающее себя за подлинного меня - и есть то самое "ложное эго". 

Пока что мы не знаем прецедентов на земле, чтобы какой-либо социум, существующий по территориальному признаку, был избавлен от узурпаторов. Получить власть в том или ином социуме - и особенно в "стране", а не в субкультуре, из которой можно легко выйти - весьма часто значит стать человекоорудием ложного эго этой "страны", ее уицраора или иного узурпатора, воспринимающего людей как батарейки, как корм, как функцию, средство для достижения своей цели.

Но неужели не бывает во главе некоего социума "родомыслов" - людей, чье нахождение на этом месте увеличивает благо всех живых существ и способствует их конечному просветлению? Не углубляясь в непростую метафизику и этику этого вопроса, замечу, что чистый родомысл (так сказать, его веберовский идеальный тип) ненасильственен. Не желающие "просветленно направляться" части не уничтожаются, а просто отделяются с правом найти себе более устраивающее их целое. В родомыслы - равно как и в просто "управляющие" - обычно просто "выносит", если ты сам не имеешь патологии. Родомыслы власти не ищут - ищут любви и взаимопонимания, свободы и просветления всем. И чем в меньшей степени это так, тем в большей степени находящийся у власти является узурпатором. Поэтому опасной для человека является сама концепция "благого правителя" - поскольку родомыслом может считать себя самый страшный тиран. "Не человечьим хотением, но божьим произволением царь есмь".

Родомыслы, вынужденные "отсекать части", не свободны от демонического миропорядка. И только непредставимая почти боль за каждую улетающую "щепку" может отчасти искупить карму этих родомыслов. Они ответственны за всех, кто пошел за ними и за тех, кто улетел под ударом их родомысленного топора, "которым Петр рубил окно в Европу". Даниил Андреев утверждает, что писатели спускаются в ад за существами, ставшими метапрообразами их героев. Полагаю, что сходным образом дело обстоит и с родомыслами. 

Самые жуткие для меня моменты отправления властных функций - это были приемы вступительных экзаменов в университет и в аспирантуру. Ты ставишь человеку "два" или "три" - и тем самым блокируешь ему путь, который он хотел для себя избрать. И открываешь путь тем, кому ставишь пятерку. Такая власть мной ощущалась как почти что непосильная - и предполагаю, что чем более человек сопереживает подвластным, тем в большей степени он осознает невыносимость всяких "бремен белых людей" и отвратительность горделивой псевдосмиренной готовности великих и не очень инквизиторов это бремя нести. 

Естественная система, имеющая иерархический оттенок, свободная от насилия - отношения, пример которых нам дают взаимоотношения Иисуса или Сократа со своими друзьями-учениками. Это пример естественной иерархии, в которой участвуют существа одного рода, но разных степений восхождения-осознания. Человек, видя людей, подобных Иисусу и Сократу людей, может захотеть, чтобы они научили его тому, что он сам пока не умеет. И становится другом-учеником. А часто - и учителем; пара ученик-учитель - пара-перевертыш, ученик может оказаться твоим же учителем. Принуждения здесь нет - только добровольность. Вплоть до возможности предать или убить учителя. И, во всяком случае, не признать учителя за такового.

Однако, когда речь идет об иерархии - чаще всего речь идет о неестествеенной иерархии. Даже когда мы говорим о клетках и организмах - нет в их иерархии полной "естественности". И в этом я либо с Уилбером не согласен, либо он несколько упростил свой ход мысли, чтобы донести основную мысль о разных типах иерархии. 

Жертвовать можно только собой, но не другими. В патологической же иерархии верхние обычно жертвуют низшими. В нормальной иерархии более продвинутые служат отставшим, жертвуют ради них собой, омывают им ноги. Они внизу пирамиды, а не на ее вершине, они словно тащат пирамиду человеческих несовершенств на себе. Они - не власть. Иисус не отдавал приказов.

Наши отношения с благими, провиденциальными "силами" (слово "сила", как и "власть", будучи употреблено, по отношению к святым, просветленным и иным существам, реализовавшим свою добрую волю, звучит для меня диссонансом, напоминающим, допустим скрежет алюминиевой вилки по оконному стеклу) не похожи на взаимоотношения "князей и народов". Они - провиденциальные силы - нас всегда отпускают. Не задерживают. Карают только силы другого порядка - те, кто пытается существовать за счет мучений других существ. А мы, находясь в двойственном мире (состоянии сознания), вынуждены снова и снова отвечать на вопрос, не имеющий в пределах этого несоврешенного мира ответа - вопрос об этичности сопротивления злу силой. Оправданности насилия в процессе воспитания детей - например, как именно дать ребенку понять, что неправильно выкидываться с двенадцатого этажа. Осознавая, что принципиальное одобрение насилия в конечном итоге практически неизбежно приводит к метафизическо-этическому выводу "кто сильнее, тот и прав" и к признанию самого сильного самым адекватным реализатором божественной воли.

Это едва ли не главный нерв мировой трагедии. Которую подменяют фарсом жаждущие власти - государственной, наставнической, любой иной - и спекулирующие на этой трагедии. Культивирующие раковую опухоль вместо поисков средства излечения. Утверждающие мир насилия как единственно возможный, достойный и оправданный. Сознание такого типа всячески пытается посадить Иисуса на трон, назвать его "христом" или "мессией", дать ему скипетр и державу. Однако евангельский ответ на вопрос об иерархиях остается таким: "Иисус же, подозвав их, сказал им: вы знаете, что почитающиеся князьями народов, господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будет всем слугою". Хотя, как нам известно, титул "слуги народа" весьма моден среди диктаторов, которые, случается, удовлетворяются и скромной должностью "секретаря", хотя бы и генерального. Впрочем, в цитированном чуть выше тексте немало говорится и о лицемерах. 

О генах

Никаких генов не существует. 

Это первое, что я подумал, прочитав первую страницу книги Докинза "Эгоистичный ген".

Отчуждение "священного"

Древний Китай предложил человечеству два метода работы с «испорченными» именами, пострадавшими от «трения в колесах времени». Конфунцианцы предлагали мягкий вариант «исправления имен» (чжэн мин). Они полагали, что нужно очистить подлинное, «небесное» значение имени от профанаторских, загрязняющих, искажающих Узор коннотаций, подменяющих подлинное означаемое (словом вэнь китайская традиция обозначает язык, культуру в целом и узор созвездий на небе). Даосы же предположили, что имена пострадали слишком сильно, что они стали буферной зоной, сквозь которую не прорваться к совершенномудрой естественности Дао — и потому должны быть «пресечены» (чжи мин). 

И те, и другие действовали в до-модерновой парадигме, в мире, где «золотой век» оказался в прошлом. Однако как исправление, так и пресечение возможны в Вечном Настоящем, но не в попытке реставрации старины. Вечное же Настоящее достижимо через синтез, через интеграцию-в-преодолении прошлого и будущего. Даосская «традиция» чревата самым радикальным модернизмом как необходимым антитезисом профаническому традиционализму. Именно в молчании, пресекающем рутину словоупотребления, «творится все новое». Путь и Благодать остаются вечно юными младенцами-стариками, но явление их всегда чудесно, уникально и неповторимо — во всех особенностях ситуации явления.

Проблема заключается в том, что именно эти «особенности ситуации» в сознании человека и оказываются коннотациями маркирующих явление «Дао и Дэ» слов. В итоге мы имеем ситуацию, в которой слова, указывающие на некие высшие области реальности, оказываются проблемными в силу самой природы означаемого. Суть проблемы — необходимость прорыва. Прорыва как сквозь строй языка, так и через косность индивидуального и коллективного сознания.

Важно понимать, что одни и те же слова могут выражать для нас и то, к чему мы прорываемся, и саму реальность прорыва — но каждое из таких слов может являться одновременно «еще одним кирпичом в стене», сквозь которую и происходит прорыв. В нашем языке таких слов множество. Таковы все этические понятия - «любовь», «дружба», «свобода», «правда». Становясь «кирпичами», они обретают природу симулякра. В худшем случае этот симулякр становится замаскированным антонимом — и слово меняет свое значение на противоположное. Причем противоположное именно в этическом смысле. Любовью начинает называться то, чем занимаются в «министерстве любви». Аналогичная — если не гораздо худшая — ситуация со словами, имеющими отношение к так называемым «религиозным традициям», которые, если становятся институционализироваными, как раз-таки и обретают тенденцию превращаться в подобия «министерств блага, любви и правды». Причем не в последнюю очередь речь сейчас идет о самих словах «религия» и «традиция» - а также о словах «божество», «таинство», «вера» и о многих других. Нередко возникает ощущение, что люди (в том числе адепты авраамических религий) называют словом «бог» некую диаметрально противоположную образу Иисуса архетипическую фигуру в своем сознании (бессознательном).

Таково и слово «священное» («сакральное»). 

Два базовых темпоральных мифа — миф о «деградации» и миф о «прогрессе» - в вопросе «сакрального», как и во множестве других случаев, дают нам две полярных генетических версии сакральности/профанности (или священного/мирского). В итоге в сознании носителя того или иного мифа возникает образ Священного Прошлого или Священного Будущего. Эти образы в случае некорректного использования становятся идолами, то есть подменяют собой высшую реальность. Они появляются, чтобы подчеркнуть недолжность, невежество, ограниченность настоящего момента, актуального состояния, призваны взломать броню обыденного сознания. Но, как любой инструмент, образы «Священного Прошлого» или «Светлого Будущего» обоюдоостры. В качестве «тени» появляются демонизированные варианты этих наших двух образов - «темное прошлое» и аналогичное же будущее. Далее возникает более сложная диалектика — диалектика «древности» и «недавнего прошлого» (описанная Николаем Трубецким и другими «консервативными революционерами») с одной стороны, и «заботы о завтрашнем дне» и «мечты о точке Омега». Замечу, что крайности двух мифов (прогрессистского и деградационного) сходятся — оба мифа должны быть синтезированы и интегрированы, и это снятие противоположности может происходить только в точке экстремума, в радикальности инсайта-обновления, поскольку только в нем и может открыться гипотетическая «древняя святыня». И на этом пути предстоит избавиться «от многих и лютых воспоминаний и предприятий», отравляющих настоящее и превращающих бытие в быт «житейского попечения», творчество в рутину, познание в «здравый смысл». Ни археолатрия, ни археофобия не способствуют прорыву — поскольку в прорыве должно быть выявлено само Архэ, в отношении которого нелепы любые хроноспекуляции. К Началу ведет путь освобождения от всех «начальств, властей и мироправителей века сего». И если слово «начало» смущает прорывающегося, то следует его отсечь и бросить прочь от себя.

Именно таким отсечением идола «прошлого» и стала европейская революция Модерна в своем десакрализационном аспекте. Подлинный анамнезис невозможен, если память напоминает лавку старьевщика. Анемнезис включает в себя и прошлое, и будущее — и не имеет к ним прямого отношения. Анамнезис — это вхождение в подлинность. Анамнезис — это акт интегральной трансформации сознания (в уилберовском смысле). Но на первом этапе анамнезиса маятник совершает движение в обратную сторону — и возникает культ будущего. Этот культ отторгает само слово «священное». Будущее - «светлое». 

Суть этого отторжения «священного» - скорее именно практика «пресечения имен», о которой шла речь выше, только в европейском (а далее — и в глобальном) варианте. Отторгается не сам благой корень понятия «священное», но его профанные интерпретации, своего рода «профаническая сакральность» или «псевдосакральность». 

Совершавший прорыв обнаруживал себя в мире магического традиционного ритуала, в котором можно было усмотреть лишь только проблески подлинно этико-мистического начала. За разнообразными системами табу едва брезжила идея Иного-Высшего, которое было одновременно и «Не-Иным», «Высшим Я», открывающимся в глубине сознания — к которому неприложимы предикаты существования и не-существования. Христианская апофатика и буддийская анатмавада и стали путями (вернее, хронотоп-вариациями одного пути) метафизического преодоления псевдосакральности, в настоящий момент являющейся глубоко атавистическим социально-психологическим образованием. Преодоления того, что называли «священной традицией» в те времена, когда Лаоцзы записывал фразу «ритуал — начало смуты», а Бодхидхарма ответствовал императору на вопрос о «святой дхарме» фразой «простор открыт — ничего святого».

Мы можем ввести понятия «интенсивной» и «экстенсивной сакральности». «Интенсивная (или подлинная) сакральность» открывается в акте интегральной трансформации сознания, когда человек выходит на такой уровень осознания, который ему прежде доступен не был. Так ребенок открывает, что в мире есть «я» и «не-я», затем открывает для себя время и память, осваивает язык и входит в мир культуры. Сакральным является сам импульс, который влечет живое существо по пути восходящих трансформаций — проводит его через ряд экзистенциальных, а не формально-ритуальных инициаций. «Господь — это неизменное и невыразимое первоверховное стремление, это — духотворящая власть, действующая во всех душах ... и направляющая миры и миры ... к чему-то более совершенному, чем добро, и более высокому, чем блаженство» (Даниил Андреев. «Роза Мира»). 

«Экстенсивная сакральность» вторична, не-подлинна, алгоритмична и симулятивна, в патологических случаях — паразитарна или даже открыто враждебна по отношению к своему носителю. Ее адекватные формы — это акты памятования о пройденных восходящих трансформациях, состояние готовности к трансформациям будущим и практики, которые могут готовить человека к новому преображающему восхождению. Это, по сути, все те же переживания интенсивной сакральности, но в малых дозах и не прямо, а опосредовано, отблеском, а не прямым свечением. 

В патологической же форме переживания интенсивной сакральности отчуждаются от человека. Он начинает полагать, что переживания интенсивной сакральности доступны только «супергероям», имеюшим особый статус, простому же смертному такие переживания недоступны. Без-опорное прямое переживание его пугает, человек перестает ему доверять. Ритуальная техносфера, который человек окружает себя, становится для него симулякром божественной реальности. 

Ритуальная техносфера имеет две стороны — внутреннюю (психологическую) и внешнюю (социальную). К внутренней относятся, например, разнообразные архетипы психики, которые становятся идолами. Человек переносит на них свои атавистические непреодоленные состояния, прежде всего ксенофобию, страх перед силой, болью, неизвестностью, переменами-трансформациями (включая смерть) как таковыми. Из таких переживаний вырастают образы грозных, мстительных, карающих мировых тиранов, требующих беспрекословного повиновения. К внутренней техносфере относится также культивация чувств и мыслей, которые человеку подобает иметь и испытывать по отношению к узурпированной власти (в то время как подлинная сакральность с ее свободой, любовью, творчеством/познанием оказывается в той или иной степени отчужденной). Внешняя ритуальная техносфера — это разнообразные материальные «святыни» (природные или рукотворные объекты), последовательности ритуальных действий, системы табу и, наконец (но не в последнюю очередь), социальная корпорация, в которую человек входит поначалу как полностью пассивное и безвластное низшее звено, верхушка которой считает себя посредником между высшей реальностью и человеком и считает себя эксклюзивным глашатаем высшей воли, включая право формировать у паствы образ носителей этой воли. Все перечисленное ассоциируется тем или иным способом в сознании поклонника с реальностью, которую он наделил сверхстатусом, а в перспективе весь этот комплекс может полностью или в некоторых своих частях обрести уже самостоятельный божественный статус, узурпировать «духовную власть» и сделать non grata (прямо запретив или неявно оттеснив в маргинальные социально-культурные пространства) сакральность подлинную, которая «дышит, где хочет, и никто не знает, откуда приходит и куда уходит» (кстати, такую реальность на санскрите следует называть словом «татхагата», «так приходящий/уходящий»).

Следует понимать, что предметы, практики, отправители ритуала — все это вещи сами по себе не патологичные. Патологичным может быть отношение к ним человека, в том случае, если он присваивает им статус «священного», при этом само священное профанируя до уровня собственных непроработанных психических проблем.

При дальнейшем же развитии патологии формируется жесткая догматическо-традиционалистская структура (ДТС), представляющая собой комплекс догматов, культовых практик и иерархических социальных структур, использующая прямое принуждение, жесткий принцип авторитета, которой требуется в максимальной степени зависимая, послушная, поддающаяся манипуляциям паства. Любая альтернатива для ДТС неприемлема с той или иной степенью жесткости неприятия.

И когда заходит речь об «отчуждении сакрального» - важно не перепутать. Подлинное сакральное подверглось отчуждению в большей или меньшей степени задолго до модерна и глобализации. Модерн в какой-то степени стал жестким лекарством для человечества, заболевшего псевдосакральностью и псевдотрадицией, патологиями, может быть, почти неизбежными при восходящих трансформациях как индивидуума, так и социумов (вплоть до человечества и, возможно, еще далее). Сами термины «священное» и «традиция» (и множество иных) оказались скомпрометированы, будучи тесно связаны с патологическими ДТС. «Исправить» эти слова современные аналоги конфуцианцев могут попробовать — но человечество сможет их принять без ущерба для себя только тогда, когда вполне излечится от тех болезней, с которыми эти слова оказались связаны. Благая же суть, на которую указывают эти слова, может показать себя и с помощью иных слов, благодаря тому, что эта суть есть само вечно юное творчество. Будда и Иисус не имели учителей, отказывались от ритуалов, от сакрального языка, от «экстенсивной сакральности» как таковой - или переинтерпретировали ее. Эта благая суть открывается только тому, кто идет, открываясь новому опыту. Идет по пути, о котором трудно сказать лучше, чем «Дао Дэ Цзин» и «Алмазная сутра». «Путь, который можно пройти, не есть истинный путь». «Вставший на путь, не вставал ни на какой путь, потому и называется вставшим на путь».

"Для твоего же блага"

Бывает, учинит человек насилие над ближним, и приговаривает - это для твоего же блага, ты же знаешь... А другим говорит - "а ведь ему (ей) нравится, когда с ним так поступают, а иначе с ним нельзя, а по-другому до него не доходит, это он только для виду верещит, его "нет" значит "да"...

Вот и вопрос: даже если все вышесказанное является правдой - стоит ли поить алкоголика? В данном случае - мучить мазохиста? Даже если эта аргументация не прикрывает собственный садизм и жажду доминирования? 

А бывает, что прикрывает, и даже часто. Одна из возможных отмазок садиста и доминатора - "они все этого хотят... хотя бы в глубине души... народ наслаждается своими тиранами... он пищит от счастья, когда в него входит вертикаль власти... когда на его рожу наступают сапогом..."

Часто человек, желающий доминировать, хочет еще и думать о себе как о высокоэтичном человеке. И начинает оправдывать свое стремление доминировать благом других существ, которым якобы просто необходима его доминация. А то и тем, что они этой доминации прямо-таки жаждут.

Про лягушку

Забавно наблюдать, как один и тот же структурный концепт воплощается в различных культурных контекстах.

Вот например - распространенная идея нанести вред символическому изображению врага. Непосредственно дотянуться до него трудно, а сделать все же что-то хочется.

И вот одни втыкают булавки в куклу, полагая, что кукла сия магически связана со своим прообразом - а стало быть, прообраз пострадает в реале.

Другие прилюдно сжигают чучела, изображения, флаги и книги, полагая, что наносят прообразу реальное оскорбление. И часто им это удается.

Третьи избивают те самые чучела в потайных офисах корпораций, снимая стресс. Чучела ставят сами начальники, а что японец думает, мудохая симулякр босса, тот японец никому не расскажет. Разве что полное легкой грусти хокку в ответ Басе сложит. Про лягушку.

Ценителям древности - о баобабах и черепахах

Среди людей весьма много Ценителей Древностей. Раньше так вообще девяносто девять из ста их ценили, а сотый не ценил, потому что не ценил вообще ничего - тотальный нигилизм до осевого времени, впрочем, вряд ли был психологически возможен, а вот органические поражения нервной системы все же, вероятно, бывали.

Допускаю, есть вещи, которые от своей древности только выигрывают. Или хотя бы не теряют. Как нейтрино, пролетают незамутненными сквозь толщу времен. Но сложные системы стабильными не остаются - они либо развиваются, либо разрушаются. Либо вниз по течению энтропии, либо вверх. 

Вроде бы и знали люди, что все, имеющее начало, имеет и конец, но ведь если очень хочется, то конца у фетиша ведь не будет, правда? Все империи рушились, только наша, родимая, будет вечно стоять, сложно цвести и пахнуть нефтью.

Не будет. Либо будет развиваться во что-то новое, часто неожиданное и неприятное ценителям древностей, либо каменеть, ссыхаться и затем рассыпаться. Как горы. Очень древние. Может, и останется в куче праха несколько алмазов. Но алмазы - это не те баобабы, черепахи и прочие долгоживущие существа, вокруг которых водят хороводы археофилы и футурофобы. Алмазы просты - чистый углерод. А вот навороты из множества слов, ритуальных действий, архитектурных финтифлюшек и узоров - могут быть прекрасны, но желательно сметать их с поверхности сознания, как буддисты поступают со своими песочными мандалами. А то прекрасное становится смешным и страшным - в общем, безобразным. 

Впрочем, боюсь, что алмазопоклонничество тоже чревато. Поскольку углерод сам по себе не душеполезен. Равно как и кристаллическая решетка. И их сочетание.

Идальня

"Идальня" - кабинет психоаналитика.