Friday, October 2, 2015

Скелет жандарма в дипломатическом шкафу


Хватит ли у читателя воображения, чтобы представить себе пророссийский переворот в какой-либо стране за пределами постсоветского пространства? Допустим, в Коста-Рике? Или хотя бы в Буркина-Фасо? Или - не побоимся и замахнемся на - в Китае, во Франции или в США? 

Очевидно, что на всем белом свете не существует ни одной пророссийской страны, и ни одна страна в мире не пожелает стать пророссийской. И придти к власти, заявляя свою солидарность с путем, предложенным миру Россией у любых заговорщиков шансы, примерно такие же, как у сборной России на завоевание Кубка мира по футболу.

России больше нечего предложить миру - ни вдохновляющего, ни хотя бы просто выгодного. Такого, чтобы кто-то, осмыслив предложение, заявил, что его озарила истина, и что он намерен следовать светлой дорогой, указанной народом России и его мудрыми руководителями.Лозунг борьбы с гомосексуальной пропагандой, конечно, обладает мощным потенциалом воздействия на еще травмированные ледниковым периодом и выходом в саванну мозги многих представителей нашего биовида. Однако с коммунистической идеей сравнить борьбу с гомосексуальностью все же затруднительно в силу несопоставимости масштабов и качества вовлекаемых адептов. И если фашистские перевороты на земле и будут в будущем иметь место - то России все равно не светит стать темным властелином мирового фашизма. "Великий Горлум" мечтает только о том, чтобы "есть сладкую рыбу трижды в день".

Понятно, что для российских политиков в мире больше не происходит революций - остаются только перевороты. Когда игра идет не в твою пользу - тут не до коминтернов и фашинтернов. Тут удержать бы статус кво, не потерять бы своих нефтегазовых худеющих синиц.



Итак, в интервью венесуэльскому (какому же еще?) телевидению мининдел России Лавров осуществил следующее концептуальное высказывание: "Страны, в которых переход власти осуществлен не конституционным путем, а путем государственного переворота, не могут быть нормальными членами международного сообщества". Конечно, я вырвал эту фразу из контекста - но желающие могут ознакомиться с контекстом там, где пожелают.

Кремлевские политологи, как мне кажется должны немедленно вспомнить о Венском конгрессе и о "Священном союзе" - и сладостно представлять казаков в Париже. "Россия возвращается к своей исторической миссии - поддерживать правопорядок в мире". И, медитируя на поддержку режима Асада, можно воображать себе реставрацию французской монархии на российских штыках. Можно залезть в музей и примерять там на себя мундир жандарма Европы.

Правда, пока что получается быть только жандармом постсоветского пространства - и то лишь немножко. На полноценное вторжение сил правопорядка - подобное Чехословакии-68 - сил уже нет. 

Понятно, что современная российская политическая доктрина лишена какой-либо внятной долговременной принципиальной стратегии - за исключением брутального стремления стать "царем горы" любым способом. В свете этой фундаментальной беспринципности относиться серьезно к заявлениям российских официальных лиц невозможно. Хочется писать куплеты и фельетоны. Однако свои структуры есть и в кажущемся почти что броуновским движении дискурса российских властей.

Как уже говорилось выше, российская власть явно не рассчитывает на то, что в мире на глобальном уровне будут происходить перемены, приятные ей. Поэтому желательно перемены затормозить в принципе.

Это, может быть, лучше, чем декларации о поддержке "традиционных ценностей" свидетельствует об откате России в реальность премодерна (или принятии контрмодернистских установок). Для традиционалистского сознания все мировые перемены имеют характер деградации - мировой цикл движется от золотого века к веку железному. И только герои-рыцари могут какое-то время удерживать мир от падения во тьму и хаос завершающего этапа цикла.

Многие философствующие охранители как раз и называют современную Россию "державой-катехоном". Слово "катехон" использовалось в греческом богословии и происходило в таком своем апокалиптическом значении от фразы из текста "Второго послание к фессалоникийцам апостола Павла", в которой говорилось о том, что "человек греха" (антихрист) не придет, "пока не будет взят от среды удерживающий теперь". Таким "катехоном" мыслила себя Византийская империя, таким "удерживающим" мыслят Россию "охранители".

Высказывание Лаврова находится вполне в контексте доктрины "суверенной демократии", которая уверенно приближается к стандартам большевистской "народной демократии" с симпатичным последней "принято единогласно". Суверен вправе творить в своей стране все, что он пожелает (в частности, тотально фальсифицировать систему выборов, превратив ее в ритуал лояльности), а любое выступление против него будет расценено Россией как "попытка переворота". Идея свержения диктаторов более российским властям несимпатична - как назло, последние свергнутые диктаторы либо нравились кремлевским, либо просто падение этих диктаторов заставляло российских коллег размышлять о возможных неприятностях.

Разумеется, определение значения слова "переворот" находится исключительно в компетенции российских властей и их придворных дискурсмонгеров и может находиться в состоянии перманентной радикальной трансформации. Пытаться вынудить у кремлевских точные определения - все равно, что у Ленина и Сталина требовать определиться, наконец, какова же правильная версия марксизма. Если марксизм не догма, а руководство к действию, то правильная версия именно та, которую в данный момент предлагает вождь. А если вчера правильной версией была какая-то совсем другая - так надо уметь диалектически мыслить. 

Слово "революция" в позитивном этическом контексте постепенно исчезает из лексики представителей российской власти - даже, кажется, речь идет о революции научной или технической. Таким образом, слова "революция" и "переворот" фактически уравниваются в своем значении - поскольку так называемые "революции", с точки зрения Кремля, готовятся за рубежом, сколько бы народу не участвовало в свержении прежней власти

Но все равно трудно удержаться от того, чтобы задать ряд вопросов о значении слова "переворот". Особенно относительно срока давности, после которого правительство становится "легитимным" и "конституционным".

Как быть с государствами, где вообще нет никакой конституции - и демократии тоже нет? Осудит ли российская власть переворот, допустим, в Саудовской Аравии? 

Вот, например, Россия. Лавров должен помнить, что в 1917 году власть дважды переходила в новые руки насильственным путем. В результате возникло государство "СССР", которое вполне напоминало ИГИЛ по тотальности своих устремлений, попытке экспансии во все стороны одновременно и обладании филиалами во множестве стран мира. Современная Россия является юридической правопреемницей этого СССР. Вопрос: является ли Россия "нормальным членом международного сообщества" - или за давностью лет о перевороте можно забыть? А как насчет событий 1993 года - насколько легитимны и конституционны были отмена предыдущей конституции и разгон парламента? Как в этой связи оценивает лавров степень легитимности российского президента и правительства, членом которого он является?

Возьмем государство Асадов, Сирию. Каким образом к власти пришел отец нынешнего сирийского диктатора? Неужели с соблюдением всех юридических формальностей? А еще пусть попробуют посчитать, сколько военных переворотов произошло в Сирии с момента обретения независимости от Франции (формально это произошло в 1941 году) до прихода к власти отца нынешнего Асада - я думаю, скорее всего, собьются со счета. Один раз там произошло пять переворотов за четыре года. Так что там насчет легитимности и конституционности?

Или же предлагаемое Лавровым правило вступить в силу "с момента опубликования"? И что, тогда власть Украины будет считаться полностью законной? И она может удерживать суверенитет над всей территорией украинского государства, включая Донбасс и Крым - ведь Крым тоже ушел из Украины с нарушением конституции Украины?

Понятно, что на все эти вопросы не приходится ждать ответов. Но они показывают, насколько поверхностен современный российский политический дискурс. И что неповерхностно в нем только стремление удержаться у власти и фактический отказ от "проекта просвещения" с возвратом к архаическим мифологемам.