На тему "машин желания" Делеза и Гваттари

Особо утонченное издевательство над механицизмом - мыслить как машину любое нечто. Машины оказываются проникающими друг в друга, а не просто соприкасающимися. Детали одних машин оказываются включенными в другие машины - причем, возможно, не целиком, а своей частью, причем рационально не вычленимой из целостности детали. Нет принципа, нет алгоритма, согласно которому можно выделить из детали такого механизма то, что окажется деталью или частью детали другого механизма, проникающего в первый. Они взаимопроникают - но они несоизмеримы. А потому не сводятся к тоталитарному единству всеобщей машины. Это машины, гуляющие сами по себе, в том числе по пространствам других машин - и гуляющих - что важно - внутри нефункциональной неразличимости внутренностей их "простых" (казавшихся однородными и изотропными внутри себя) шестеренок, тем самым разрушая их изотропность. Мало того, они не только взаимопроникают, но и взаимовлияют - поэтому работа одной конкретной машины никогда не может быть рационально описана до конца. Любая машина оказывается непостижимой, иррациональной, апофатичной, бесконечно порождающей непредсказуемые фракталы. В итоге машИна всегда оказывается мАшиной - а Маша хороша, но не наша, ей невозможно обладать - в частности, обладать интеллектуально. Машина, как следует из греческого значения слова, "способствует" - но, открываясь уму и праксису как "способ", она никогда этому способу не тождественна.Особое издевательство над механицизмом - мыслить как машину любое нечто. Машины оказываются проникающими друг в друга, а не просто соприкасающимися. Детали одних машин оказываются включенными в другие машины - причем, возможно, не целиком, а своей частью, причем рационально не вычленимой из целостности детали. Нет принципа, нет алгоритма, согласно которому можно выделить из детали такого механизма то, что окажется деталью или частью детали другого механизма, проникающего в первый. Они взаимопроникают - но они несоизмеримы. А потому не сводятся к тоталитарному единству всеобщей машины. Это машины, гуляющие сами по себе, в том числе по пространствам других машин - и гуляющих - что важно - внутри нефункциональной неразличимости внутренностей их "простых" (казавшихся однородными и изотропными внутри себя) шестеренок, тем самым разрушая их изотропность. Мало того, они не только взаимопроникают, но и взаимовлияют - поэтому работа одной конкретной машины никогда не может быть рационально описана до конца. Любая машина оказывается непостижимой, иррациональной, апофатичной, бесконечно порождающей непредсказуемые фракталы. В итоге машИна всегда оказывается мАшиной - а Маша хороша, но не наша, ей невозможно обладать - в частности, обладать интеллектуально. Машина, как следует из греческого значения слова, "способствует" - но, открываясь уму и праксису как "способ", она никогда этому способу не тождественна.

Живые, не управляемые ни извне, ни изнутри, машины без деталей.

Проблема и парадокс публичного urbi et orbi высказывания в том, что разговор возможен только с конкретным "Ты", но не с множественным обезличенным и объективированным "вы".

Единое, Иное и этика "разных вселенных"

Единство апофатично и предполагает Иное. Без Иного Единое не абсолютно, ограничено и подразумевает исключение. Поэтому Единое не может мыслиться как замкнутая законченная система. Универсализации не могут быть запрещены, но следует предположить, что Единое/Иное допускает континуальное множество универсализаций, не находящихся в иерархическом соположении. Единое/Иное приоткрывается в апофатическом внедискурсивном мистико-этическом созерцании, которое не позволяет выстроить рассудочный иерархический "порядок вещей". Универсальное не тотально, поскольку распахнуто в Мультиверс, который можно мыслить единым в пространстве свободы и открытости всех его незамкнутых единств Иному. Замкнутое единство - оксюморон, симулякр, лжеединство. Иное, не открывающееся Единому - просто абстрактное Чужое, квинтэссенция ксенофобии, образ непознаваемого апофатического врага.

Из единства/инаковости Единого/Иного выявляется этическая максима: никогда не следует предполагать, что Другой един со мной в известном мне "порядке вещей" - и никогда не следует предполагать, что между мной и Другим нет и не может быть никаких мостов. Вселенные разные - но есть окошко соприкосновения, хотя бы в виде точки. Абсолютно сверхтекучая субстанция даже и через точку сделает возможной мгновенную и совершенную коммуникацию. Но, как и в подавляющем большинстве других этических коллизий (впрочем, возможно, что все они родственны вышеизложенной), я могу прикладывать эту максиму только к самому себе, но не к Другому.

Фуко и "объединительная паранойя"

"Тотализирующая объединительная паранойя" (Фуко) - от нее часто пытаются избавиться, впадая в паранойю различения, оборачивающегося навязчивым размежеванием. И напрасно тешить себя надеждой, что размежевание таит в себе благородную шизофрению. Ращепление объединяет в рамках одного индивида два "субсознания", две субличности, размежевание же отторгает одну из них и находит свою паранойю в локальном единстве, которое только и может вырождаться в тоталитаризм - в отличие от последовательно проведенной универсализации, подразумевающей единство самого Единого и Иного. Такое универсальное единство не тотально замкнуто, но принципиально открыто, непрерывно трансцендирует себя в иное, становясь сингулярностью, обладающей бесконечной скоростью. Объединение тотализирует только в том случае, если до того и параллельно имеет место процесс размежевания, формирующего квазиединства со все большим числом исключенных элементов. В зависимости от того, насколько велика энергия размежевывающего коллапсирования, может образоваться либо черная солипсическо-конспирологическая дыра схлопывающегося в себя эго, либо нейтронные звезды и белые карлики, вырожденный газ единообразного локального тоталитаризма (каковы были сталинский СССР и Третий рейх). Такой тоталитаризм представляет собой не единство, но атомарный коллективистский унифицированный солипсизм, который по сути ничего и никого не объединяет - за неимением субъектов соединения. У тотального нет Иного. Таким образом, объединение может быть тотальным в случае аппроприации Иного без самотрансцендирования. В результате, разумеется, обретается лишь симулякр Иного - и, следовательно имеет место лишь симуляция объединения, достигаемого попыткой тотального исключения и уничтожения Иного, объединения с которым не произошло и не подразумевалось. Унификация vs синтез.

Фуко связывает путем перечисления "разделение на части" и "пирамидальную иерархизацию". То есть разделение на части не является синонимом различения, но напротив, влечет за собой иерархический тоталитаризм. Тоталитаризм предполагает именно разделение. Единство в тоталитаризме достигается путем подчинения и подавления, но не открытостью к Ты-Иному, в которой отсутствует иерархия.

Таким образом, Фуко, с именем которого связывается identity politics, ставит под сомнение интерсекционализм еще до появления последнего в интеллектуально-социальном пространстве.

Интерсекционализм постоянно обнаруживает себя разделенным, полным локальных внутренних конфликтов ситуативным псевдосоюзом "исключенных", которые пытаются исключить те группы, которые более не являются коллективными подавляющими акторами. Если "белые мужчины" окажутся исключенными, то интерсекционализм просто повторит печальную историю ранних русских евразийцев, вдохновитель которых (Николай Трубецкой) предлагал попросту уничтожить "романо-германцев".

Исключить следует само исключение (выбрасывание за пределы), а не тех, кто совпадает с прежней оппрессивной группой по внешним идентификационным параметрам.

Вопрос же об исключении тех, кто продолжает практики исключения, остается открытым. Та самая "толерантность/нетолерантность к нетолерантным". Толерантность к нетолерантным (продолжающим использовать стратегии исключения) в пределе приводит к простому перевороту ситуации - когда бунт рабов приводит не к отмене рабства, а лишь к простой перемене мест рабов и рабовладельцев, оставляя системы подавления без существенного изменения.

Возможна постгностическая интерпретация Делеза и Гваттари

Возможна постгностическая интерпретация Делеза и Гваттари:

ДиГ: "Страты - это божья кара; стратификация вообще - полная система божьей кары. Но земля, или тело без органов, не перестает уклоняться от такой кары, ускользает, дестратифицируется, декодируется и детерриторизуется" (конец цитаты).

Постгностически осмысленное "тело без органов", пронизанное "свободными интенсивностями или номадическими сингулярностями" - это тот самый "дух", или "София", которая постоянно заточается в многоуровневую цитадель, но ускользает от мести архитектора цитадели.

Оформление может трактоваться вовсе не как творческая деятельность, а как напротив, редукция. Не как усложнение, а как упрощение. Как мы знаем из истории архитектуры, конструкции в какой-то момент стремятся к абсолютной лапидарности, к незамутненной (точнее, непроясненной) функциональности - будь то пирамиды или скребущие небо прямоугольные стекляшки 80-х прошлого века. Даниил Андреев называл одну из ипостасей планетарного демона "принципом формы". Но деконструкция таких форм - не распад, а на пределе творческих возможностей производимое усложнение. Концептуальная бомба, взрыв сверхновой, в ходе которого возникает вся ежемгновенно смахиваемая мандала. Песочный домик на тверди гераклитова огня, чья прочность - в динамическом сверхсветовом танце сингулярности. "Форма" - двуликий Янус. Одна стремится к "лептонной пустыне", другая - к бесконечной сложности организации - и оба состояния могут восприниматься как хаос. Любой кирпич рассыпается в безликий песок-без-песчинок, если его не расколдует фея деконструирующим умклайдетом. И тогда "тело" устремляется к "телу без органов" - а последнее может рассматриваться как "духовная вселенная" с бесконечным уровнем сложности, сквозь которую светит свет простого единства Единого и Иного - и запредельной инаковости этого единства.

Действительно, что такое "тело без органов", как не дух, который "дышит, где хочет", между всеми пластами и слоями, уложенными асфальтовыми катками лапидарной объективирующей формализации? дышит - и не только между, но и сквозь все пласты, словно поток нейтрино? Чем еще может быть дух в дискурсе, в котором тело становится тотальностью, а имманенция утрачивает Иное по отношению к себе? Тело без органов - отрицание телесности - точнее, снятие оппозиции тела и не-тела - "слои" же и "страты" оказываются симуляцией этой "телесной бестелесности" - в том случае, если воспринимаются как непрозрачные.

Делез и Гваттари: "Двойная артикуляция (страты) столь вариабельна, что мы должны начать с относительно простого случая",

Можно ответить словами Федора Симеоновича Киврина: "Это дубли у нас простые!" Здесь нет простых случаев и задач, имеющих решение. Множество мощности континуум невозможно начать считать, поскольку нет принципа выбора точки начала отсчета - и нет способа продолжать отсчет, даже если точка найдена, пусть и произвольно. "Общая модель" тут настолько же простой случай, как и то, что может нам представляться как "простой случай".

В итоге песчинка может оказаться либо "ничем" (однако антикулированным "извне", "ничем-в-себе" и "ничем-для-себя") - либо апейроном-атманом.

Существование "геологических страт", конечно, подозрительно (если зритель его располагает "под собой", то есть выводит его в область редуцированного псевдо-иного) - но и оно не безнадежно тотализовано. Тотализован привычный взгляд на "структуру" - мы околдовываемся ее кажущейся неподвижностью. Неподвижность заполнена движением неокамененного взгляда, который не есть что-то внешнее по отношению к "страте". Страта танцует - она своего рода неподвижный в своих бесконечных скоростях калейдоскоп. Кажущаяся неподвижной страта может быть чередой вечных Ницше-возвращений, плотно упакованным дежа-вю, бесконечностью, в которой мы все время ухватываем лишь карамазовский "инфернальный изгиб" - а в данном случае уместнее сказать "инфернальную складочку", игнорируя все несоизмеримое с моментами дежа-вю (не)пространство-(не)время.

Кстати, структуры обнаруживают себя именно в деконструкциях, поскольку вне операций деконструкции то, что видится как "структура", является только симуляцией структуры, каргокультовым соломенным самолетом, примитивным граффити на внешней стороне алхимического сосуда.

Зоологически мыслящие эгоистические гены-крокодилы

Делез с Гваттари прекрасны, как Гераклит. Возможно, их постигают только номадические дайверы из имманентно-недоступных внутренних Бали и Дахабов, но инопланетяне-сократики радуются, даже всего лишь серфингируя и сноркая - по поверхностям.

Вот, к примеру, в "Тысяче плато" ДиГ пишут о человеке-волке, которому заткнул рот психоанализ и который, как говорят, стал "весьма приподнятым, учтивым и уступчивым, "честным и скрупулезным", короче, он вылечился. Он отомстит за себя, напомнив, что психоанализу недостает подлинно зоологического видения".

Напророчили, блин, пришествие зоологически видящих. Вокруг сплошные зоологически видящие эгоистичные гены-крокодилы. Проходу нет - и все мстят, мстят и мстят. Но мстят они не психоанализу, а таким, как Делез и Гваттари - за то, что те проникли в их младенческую травмированность психоанализом - и только видящему ризому мирового древа известно, чем еще.

Нравится ли ныне Ницше, Делезу и Гваттари этот призываемый ими бестиарий - не знаю. Танцующие номады - о дикой охоте, на которой собак травят волками. Но там все собаки, собаки и собаки. Волком смотрит только заблудившаяся сразу во всех восьмидесяти уровнях стрелялки-ходилки-пожиралки Красная Шапочка.

"Естественное" и "волевое"

Ах, вот еще с помощью какого инструмента определяется ныне "естественное" ("натуральное", "природное")! В оппозиции к "волевому", "волюнтаристскому"! Тем самым природа определяется как безвольная - и тем самым не имеющая цели. В таком дискурсе воля оказывается неестественной, а стало быть, не подлежащей естественному порядку с приписываемым этому порядку детерминизмом - и тут сциентисту придется начать говорить о свободной воле. Кстати, все эти не имеющие по формальной причине доказательной базы рассуждения о фиктивности свободы воли (свободы выбора, просто свободы) - ведут к тому, что и в социально-политической сфере внимание со свободы сдвигается на иные вещи - что располагает к подъему alt-rights. Логика "не лить воду на мельницу мракобесов", поскольку отклоняет от прямого познавательного пути, приводит к тому, что такой паладин начинает (может быть, сам того не замечая) работать на других ребят - не с крестами, зато со свастиками.

возможный выход из абсурда - самому назначить неназначаемый непознаваемый апофатический смысл - и если бог умер - воскресить его - во всем блеске его (моего, твоего) ненасилия