Особо утонченное издевательство над механицизмом - мыслить как машину любое нечто. Машины оказываются проникающими друг в друга, а не просто соприкасающимися. Детали одних машин оказываются включенными в другие машины - причем, возможно, не целиком, а своей частью, причем рационально не вычленимой из целостности детали. Нет принципа, нет алгоритма, согласно которому можно выделить из детали такого механизма то, что окажется деталью или частью детали другого механизма, проникающего в первый. Они взаимопроникают - но они несоизмеримы. А потому не сводятся к тоталитарному единству всеобщей машины. Это машины, гуляющие сами по себе, в том числе по пространствам других машин - и гуляющих - что важно - внутри нефункциональной неразличимости внутренностей их "простых" (казавшихся однородными и изотропными внутри себя) шестеренок, тем самым разрушая их изотропность. Мало того, они не только взаимопроникают, но и взаимовлияют - поэтому работа одной конкретной машины никогда не может быть рационально описана до конца. Любая машина оказывается непостижимой, иррациональной, апофатичной, бесконечно порождающей непредсказуемые фракталы. В итоге машИна всегда оказывается мАшиной - а Маша хороша, но не наша, ей невозможно обладать - в частности, обладать интеллектуально. Машина, как следует из греческого значения слова, "способствует" - но, открываясь уму и праксису как "способ", она никогда этому способу не тождественна.Особое издевательство над механицизмом - мыслить как машину любое нечто. Машины оказываются проникающими друг в друга, а не просто соприкасающимися. Детали одних машин оказываются включенными в другие машины - причем, возможно, не целиком, а своей частью, причем рационально не вычленимой из целостности детали. Нет принципа, нет алгоритма, согласно которому можно выделить из детали такого механизма то, что окажется деталью или частью детали другого механизма, проникающего в первый. Они взаимопроникают - но они несоизмеримы. А потому не сводятся к тоталитарному единству всеобщей машины. Это машины, гуляющие сами по себе, в том числе по пространствам других машин - и гуляющих - что важно - внутри нефункциональной неразличимости внутренностей их "простых" (казавшихся однородными и изотропными внутри себя) шестеренок, тем самым разрушая их изотропность. Мало того, они не только взаимопроникают, но и взаимовлияют - поэтому работа одной конкретной машины никогда не может быть рационально описана до конца. Любая машина оказывается непостижимой, иррациональной, апофатичной, бесконечно порождающей непредсказуемые фракталы. В итоге машИна всегда оказывается мАшиной - а Маша хороша, но не наша, ей невозможно обладать - в частности, обладать интеллектуально. Машина, как следует из греческого значения слова, "способствует" - но, открываясь уму и праксису как "способ", она никогда этому способу не тождественна.
Живые, не управляемые ни извне, ни изнутри, машины без деталей.
