Опять лакмусовая бумажка

Реальность оклеена лакмусовой бумажкой. Лакмусовая бумажка - это лакмусовая бумажка отношения к лакмусовой бумажке.

Евромайдан: левая реакция

Левые и правые - это Монтекки и Капулетти современной политической мифологии. В четырех смыслах сразу. Во-первых, чума на оба их дома. Во-вторых, из-за архаичности противостояния - с учетом ускоряющегося исторического времени, еще корректнее было бы сравнение с троянцами и ахейцами. В-третьих, по непримиримости и глубине фундаментальных противоречий - хочется вспомнить свифтовских тупоконечников и остроконечников. И, наконец, в-четвертых - все это было не только давно, но и неправда. Писатели написали, а наяву из-под масок буффонады выглядывают какие-то совсем другие лица.

И эти лица можно было поймать в объектив, наблюдая в пространстве Рунета реакции на Евромайдан.

«Левое»-«правое»

Да простит меня уважаемый читатель, но я углублюсь все же в эту самую лево-правую диалектику. Пусть он учитывает, что многие слова в этом тексте неспроста взяты в кавычки. И на всякий случай, чтобы не забыть о позиционировании автора, держит в уме во время чтения первый абзац, который он только что прочел. Ибо если и говорить о авторском политическом кредо - то это, без сомнения, либеральный транскосмический анархо-коммунизм, о котором хорошо сказал Максимилиан Волошин, соответствующей цитатой из которого этот текст заканчивается.

О правых разговор короткий. Имперцы по всем понятиям и должны держать и не пущать, демонстрировать связь колониального дискурса с гендерным - кричать: "Ах ты, сука и б… - но я же тебя люблю - вали отседова и не вздумай взять машину, она на мое имя записана - нет, не уходи, ну что тебе подарить? ну хочешь велосипед?" Недоумение вызвали "национальные демократы", которых так и не дождались крайне правые братья по националистическому интернационалу из партии Тягнибока. Причины неявки понятны - эти братья предпочитают дружить с далекой Мари Ле Пен, с которой так приятно порассуждать о том, как в идеальном мире никаких славян во Франции не будет. Хотя и с евронаци дела не складываются - в апреле тягнибоковцам захотелось побить закарпатских венгров. И венгерские братья обиделись – ведь именно они рекомендовали украинскую "Свободу" в Альянс национальных движений Европы. Ладно, не явились - но из стратегических соображений можно было бы хотя бы на расстоянии поддержать медитирующих на ментальные конструкции типа "возрождения национального духа".

Но ведь бывают и либеральные правые? Да, говорят, бывают. Но только в своем интернационализме они правыми не бывают. Так же, как не может быть левых националистов. Или может - но ровно в том смысле, в котором бывает "деревянное железо". Потому что такие правые выступают за свободу. А еще - за равенство и братство. По крайней мере, в этом вопросе.

Однако интуитивно ощущаемый гештальт "правых" всегда пахнет чем-то ретроградным. Генералами Сомоса. Апартеидом ЮАР. Или хотя бы рейганомикой и тетчеризмом. "Утром в Америке" и "моральным большинством". Кровью и почвой. Семейными ценностями. Консервов на полках идеологического супермакета предостаточно. Впрочем, конечно, можно сказать, что интернационализм правых симулятивен, ибо свобода для них есть прежде всего свобода мировой глобальной элиты, а братство и равенство для них есть лишь орудие в борьбе с элитами узко национальными. А черную работу все равно должны делать какие-нибудь аналоги негров за пределами стен "свободного мира". Однако интернационализм остается интернационализмом, и Обама с Кондолизой Райс и генералом Пауэллом не меняют свой геном, который никак нельзя назвать симуляцией. Сама потребность иметь черного президента говорит о многом, как и планетарные дни памяти Манделы. Даже если выяснится, что Обама - это прямой потомок приплывших на "Мэйфлауэре", сделавший себе десяток пластических операций и стерший личную историю в целях успешной политической карьеры.

Путаница с рассматриваемой оппозицией «левого»-«правого» возникла с самого ее рождения во французской ассамблее. Самые что ни на есть равные и свободные обозначили себя как сторонники якобинской диктатуры и террора. А потом под это противоречие подвели базу марксисты, проповедовавшие путь к безгосударственному обществу через диктатуру, не имевшую прецедентов по жесткости диктата в истории Европы. Само собой разумеется, что на практике вместо безгосударственного общества появилось усиление классовой борьбы по мере построения социализма. И эта борьба, надо думать, с победой мировой пролетарской революции только усилилась бы – и не будет у такой революционной диктатуры конца. Период всегда переходный, а враг никогда не дремлет, поскольку если он заснет, то не будет нужно ЧК, а такого допустить никак не возможно.

Вот это стремление части “левых” к диктатуре и создало основу путаницы, о которой идет речь. Модернистский пафос предтеч “левых” вполне мог выражать себя в сочувствии к абсолютной, не сдерживаемой прежними сословными традиционными противовесами монархии. Эти предтечи, по примеру Платона, общались с самодержцами в надежде “просветить” их и осуществить модернизацию сверху - ведь крестьянин не согласится по своей воле счесть гром и молнию простым, не имеющим указующего момента электрическим явлением. Ретроспективный взгляд из XX века открывал Петра I как первого большевика, большевика на троне. Левые сторонники диктатуры сочли, что они лучше знают подлинные нужды темного, склонного к Вандее народа. И правые - те самые, которые так долго не желали давать права иноверцам, инородцам, женщинам, малоимущим, низшим сословиям - получили прекрасный козырь на будущее. Который со временем приобретал в политической игре все большее значение, достигшее апогея после захвата РСДРП(б) власти в России - точнее, после разрушения колониальной системы. С того момента правые получили возможность заявлять, что они выступают за свободу индивидуальности, в то время как левые выступают за ее порабощение и даже уничтожение. За цветущую леонтьевскую сложность против тотальной хунвейбинской обезлички.

Есть еще такая бинарная пара, как индивидуализм и коллективизм. Она по своей туманности вполне родственна оппозиции левых и правых. Вокруг шастают толпы безликих индивидуалистов и полностью атомизированных коллективистов. Шеренги ницшеан проходят перед окнами социалистов, запершихся за двумя дверями на четыре замка. Правый коллективист исправно посещает воскресные богослужения, выступает против контрацепции и легитимации сексуальных меньшинств. Левый индивидуалист поедает ЛСД под музыку Pink Floyd с томом Сартра и рассуждает об обществе спектакля (правый индивидуалист может к трипу присоединиться, но афишировать вряд ли будет - может повредить корпоративной карьере). Желающих следовать примеру анархо-коммуниста Павленского и обезличенно прибивать мошонку к брусчатке публичных мест как-то не наблюдается - во всяком случае, в том количестве, которое могло бы говорить об угасании творческой самостоятельности и индивидуальной инициативы в левом движении как таковом.

Советский этап

Ключевой этап в противостоянии “левых” и “правых” - это годы “советской власти”.

Это время трагедии мирового “левого движения”, даже той его части, которая совсем не хотела ходить строем и рисовать только понятное на усладу дублям, кадаврам и выбегаллам. Симулякр оно приняло за подлинность. И так хотелось прогрессивному человечеству поверить в то, что на одной шестой земного шара реализуется план построения небывалого общества, что произошел прыжок в новое, неведомое доселе царство свободы, братства и творчества, что строителям его прощалась не только вырубка леса, но и полет бесчисленных щепок. К тому же, не рубят. И не лес. И не щепки. И не летят. Потому что все это происки контрреволюционных акул пера и шакалов ротационных машин. Остап Бендер - это художник-акционист, своим бессмертным полотном “Сеятель” обнаживший суть советской власти, вогнавшей страну в какой-то иерократический феодализм.

Да, советская власть первая объявила о полном равноправии женщин и пересмотрела патриархальное семейное право. Да, по сути своей советская власть изначально была модернистской. Однако политические свободы были уничтожены еще при Ленине, а при Сталине произошла масштабная реставрация антимодернизма в гендерной, национальной и вероисповедной области, а также в области искусства. В условиях несвободы могли как-то развиваться только единичные проекты, в основном, военные и космические. То самое общее и среднее машиностроение - советская операция “Ы”, поскольку назвали так соответствующие министерства, чтобы, видимо, никто не догадался. В неволе интеллектуалы и творцы не размножаются - и не удивительно, что Советский Союз в результате перестал восприниматься как авангард человечества и проиграл планетарное соревнование по всем фронтам, растеряв своих почитателей в мире - западных интеллектуалов и народы третьего мира. От модернизма в СССР осталась только вывеска. Впереди была пустота. Золотой век остался в прошлом. Настоящее представляла дряхлеющая партноменклатура и мажоры - последние, развязав себе руки, быстро конвертировали идеологию во дворцы на Лазурном Берегу.

Казалось бы, левую оппозицию в СССР преследовали гораздо жестче, чем правую. За нее не вступался Запад. Но ее предали и многие западные “левые”, которым важнее были их вышеописанные иллюзии плюс разнообразные материальные бонусы, поступавшие из страны их идеала. В результате советские диссиденты по преимуществу стали позиционировать себя как “правые”, разделяясь на правых западников и правых почвенников. Парадокс ситуации в том, что и сама власть - та самая псевдосоветская партноменклатурная власть больше не была левой. Формирование двух каст - функционеров и “простого народа”, косная идеология (фактически, иерократия), препятствующая развитию свободной мысли, деградация гражданского общества и той самой солидарности трудящихся - все это обличает советский строй как строй по преимуществу правый, правый в плохом смысле этого слова. В СССР левых практически не было - ни во власти, ни в оппозиции. Часть тех, кто по всем европейским меркам должен был бы оказаться левым, не могла себе этого позволить по имиджевым соображениям. Быть “левым антисоветчиком” - значило обречь себя на остракизм и забвение.

Или, скорее, так - СССР усвоил себе худшие черты “левого” и “правого”, выйдя за пределы этой оппозиции, но не в новый мир, а в реальность, подобную империи инков.

После распада

Однако миф об СССР продолжил жить и после его распада - приобретя ярко выраженные ностальгинерские черты. Если у него и есть теперь революционный потенциал - то только в контексте “консервативной революции”, адептами коей он активно используется (примеры тому - Дугин и Проханов). Черты традиционализма там и тут проступают сквозь остатки лакировки постсоветских ностальгирующих “левых”. Стоит только посмотреть на добропорядочную КПРФ, которая выступает единым фронтом с теми, для кого “золотой век” тоже в прошлом - трогательный “красно-белый альянс” за семейные ценности и против гомосексуализма. Такая “левизна” - просто еще один вид консервов в уже упомянутом выше традиционалистском супермаркете.

Что же касается романтических ультралевых - было бы любопытно посмотреть, что бы они стали делать в СССР и что бы с ними там произошло, если отправить их туда на машине времени. А главное для таких левых, конечно - не дать вынести Ленина из Мавзолея. Потому что нельзя, само собой разумеется, разрушать памятники и переписывать историю. Большевики были ее главными почитателями и хранителями - это известно всем.

Такая же консервативная трансформация ждала в “советском” государстве и мем “дружба народов”. Их, как известно, “сплотила навеки великая Русь” и эта строчка из михалковского гимна обозначила самую суть проблемы подмены интернационализма имперским шовинизмом.

Левая реакция

А теперь подумаем, что бы сделали кумиры СССР-ностальгинеров, окажись они в нашем времени. Например, Владимир Ленин. Он бы счел, что в Украине происходит что-то типа буржуазно-демократической революции. Эту революцию он бы вряд ли смог пропустить и не поддержать. Ей не надо противодействовать. Ее надо возглавить. Самое место революционеру ленинского толка - на Евромайдане. Иначе могут думать только начетчики и талмудисты от марксизма, ежу понятно. В условиях буржуазных свобод свобода действий ленинца больше, чем в условиях компрадорской диктатуры путинского образца. И обязательно надо выучить украинский язык - или хотя бы английский, чтобы не разговаривать с буржуазными революционерами на официальном государственном языке авторитаризирующейся метрополии.

А теперь посмотрим на типические Евромайдан-реакции тех русскоязычных товарищей, кто сам себя называет “левым” - и о ком принято аналогичным образом думать в обществе.

Вот что пишет автор “левого” блога “В стране и в мире”, близкий к сообществу магазина “Фаланстер” и Openleft.ru.

“Стоит сразу отметить, что мы решили уделить основное время выступлениям украинских активистов — тех, кто с первого дня уличных протестов в Киеве выходил на улицы и пытался доносить свою позицию”.

Если доносить свою позицию на русском языке - то вряд ли донесение будет в этой ситуации удачным. Но ведь как же можно? Собрались фашистские недобитки, которые решили отделить Алжир от Франции - вместо того, чтобы делать пролетарскую революцию сразу во всей колониальной Франции. Никакой поддержки национально-освободительному движению, с точки зрения постсоветских российских “левых”, быть не может.

“Захар обратил внимание на то, что антикоммунистические лозунги, такие как «Коммуняку — на гілляку!», звучали от националистов еще до того, как протест стал массовым”.

Любому левому, не страдающему догматизмом, ясно, что бренд “коммунизм” для украинского майданщика связывается с имперским периодом, от которого Евромайдан призван Украину освободить. Потому этот бренд не следует использовать, как абсолютно бесперспективный. И лучше всего отказаться от этого бренда самим левым - поскольку слово “испортилось”. Сторонникам мирового братства свободных людей использовать сегодня этот термин - все равно, что стремящимся к абсолютному благу использовать в политической жизни свастику, которая была когда-то вполне благим символом (термин же “коммунизм” имел негативную этическую нагрузку с самого начала своего существования, поскольку подразумевал неограниченный во времени период якобы предваряющей коммунизм диктатуры, сам же коммунизм отодвигался в никогда не наступающее на практике “светлое будущее”).

“В ходе дальнейшего обсуждения Захар Попович отметил, что в уничтожении памятника Ленину принимали участие в основном приезжие из западных областей Украины, и именно они составляют костяк тех, кто проводит большую часть суток на Майдане”.

Памятники Ленину - след иерократическо-феодальной сталинской власти и ассоциируются Евромайданом с пиратско-феодальной властью путинской. Оборона “сакральных мест” - занятие не для левых модернистов, а для правых традиционалистов. Отношение к памятникам “советской” эпохи - лакмусовая бумажка для определения степени симулятивности левого позиционирования. Следует понять, что памятники Ленину для Евромайдана - это то же самое, что памятники российским императорам, только значительно хуже. Поскольку современнее. Это же следует сказать и о памятникам Ленину в самой России - поскольку деятельность этого человека и ее последствия нанесли колоссальный ущерб самой идее безгосударственного общества без принуждения и эксплуатации.

А теперь ознакомимся со взглядами левого практически без кавычек - Бориса Кагарлицкого, за свою политическую левую деятельность получившего срок в СССР.

Перво-наперво Кагарлицкого, когда он высказывается на тему возможного развития событий в Украине, беспокоит не что-нибудь, а экономическое проникновение в Украину Соединенных Штатов. Он также беспокоится за граждан Евросоюза - не желающих, по его мнению, прибытия в Европу украинских рабочих. Его не смущает, что он фактически становится на позицию европейских крайне правых. По его мнению, Европа разорит Украину так, как, видимо, не разорит ее союз с авторитаризирующейся РФ. Лучше союз с последней, чем с демократической Европой. Миграция рабочей силы - это, с точки зрения Кагарлицкого, плохо. В Европе, по его словам, кошмарная безработица - но он уверен, что украинские рабочие туда все-таки почему-то поедут. Видимо, лучше им такого шанса не давать. Кагарлицкий, как это случается с левыми, лучше знает, что нужно украинским рабочим. Старая добрая логика - “чем хуже, тем лучше”. Вот только где он увидел рабочее движение в России? Может быть, ему лучше попытаться сначала организовать его у себя, а потом уже сожалеть о судьбе украинцев в Европе? Что-то мне подсказывает, что возможностей для развития рабочего движения в европейской Украине будет значительно больше, чем в Украине российской.

Но эти два автора - авторы интеллигентные. А вот иные, более откровенные “левые” речи: “Олигархические вожди протеста”, “Заказчики из ЕС и нанятые ими правые ультра” и прочая хорошо знакомая риторика - знакомая по первым двум каналам российского телевидения. Только с “левой” фразеологией. А на деле - просто рецидив имперской советской пропаганды, продолжающей существовать в видоизмененной форме в путинской России.

Есть ощущение, что многие “левые” хотели бы просто реставрации СССР. Такая реставрация невозможна – и в этом их трагедия. Украина полусознательно воспринимается ими как бывшая часть СССР, а потому Украине лучше оставаться с Россией. А вдруг произойдет чудо, и СССР воскреснет? И они, эти левые, “завершат реформы так - Сталин, Берия, ГУЛаг”?

Нет, чтобы подумать о мировой революции. Вместо нее опять всплывают какие-то обороты старого симуляционного режима типа “милостиво повелеть соизволил”. Ой, простите - “построение социализма в одной отдельно взятой стране”. С одной стороны, сочувствие печальной судьбе европейских рабочих, чей уровень жизни упадет в результате притока украинских мигрантов. С другой, - эти самые украинские рабочие, вместо того, чтобы гнить под путинской властью, могут ведь все равно, несмотря на предостережения Кагарлицкого, уехать в Европу в поисках лучшей доли. Так нет, им лучше закрыть границы. Пусть если куда и едут, то в Россию. Падение уровня жизни рабочих России - это же совсем другое дело. Только не понятно, почему другое. Видимо, страх вызывает возможность того, что украинцы могут соблазниться буржуазной демократией. Пусть уж лучше будет полуфеодальный режим.

Трудно объяснять все эти непоследовательности современного “левого” дискурса. Поневоле приходится придумывать объяснения, учитывающие роль бессознательного и привычных стереотипов мышления, осколков “советской” пропаганды.

Новая повестка

В этом и кроется одна из основных проблем современного мира и его политического развития. Лживая реальность СССР исказила и запутала пространство социальной мысли. Единственный адекватный выход для людей доброй воли, чья цель - совершенствование как индивидуума, так и социума, преодоление насилия и эксплуатации, увеличение степеней свободы, раскрытие творческих потенций, развитие социальной эмпатии, сотрудничества и взаимопомощи - отказаться от устаревшей политической фразеологии и мифологии в целом. Отказаться от поклонения старым идолам. Нельзя влить новое вино в ветхие мехи.

На дворе давно уже новая повестка революционного дня, поставленная “молодежной революцией” 60-х годов XX века, достигшей значительных результатов и продолжающейся, пусть и не в столь бурной форме, и поныне. Это повестка дня мировой революции, наиболее эффективное участие в которой возможно лишь при условии перехода общества к европейскому либерально-демократическому типу существования. Этого я и желаю Украине и ее народу. Повестка дня революции, которую некоторые культурологи называют даже “вторым осевым временем” - выходом человечества на принципиально новый уровень сознания, индивидуального и социального. Именно этот выход и пророчил Максимилиан Волошин, прятавший в Крыму в годы гражданской красных от белых, а белых - от красных: “Я примкнул к политической партии, которая возникнет лет через пятьдесят и будет составлять крайнюю левую в том парламенте, где анархисты станут консервативным большинством”.

PostScriptum

Весьма обрадовавшим меня текстом, показывающим, что существуют в России левые, которые мыслят о Евромайдане сходным со мной образом, стало интервью, данное известным акционистом Петром Павленским, упомянутым уже мной выше, украинскому сетевому изданию ART Ukraine.

Вот несколько выдержек из него:

“Если говорить о неком идеале общества - анархо-коммунизме, например, - он сейчас происходит на Майдане. Вот эти все субкультурные споры про доминирование правых или левых - это полная фигня. Сама структура, в которой и бомжи, и рабочие и студенты находятся вместе: все, кому нужна одежда или еда, могут взять её бесплатно, те, у кого есть возможность, несут еду и одежду для других. Те, у кого нет возможности что-то отдать, может стать волонтёром, сделать какую-то работу - это и есть общество в его идеальном состоянии самоорганизации. И для порядка не нужна никакая полиция. Нету никакого мародерства. На примере Майдана мы видим, что полиция существует не для безопасности граждан, полиция существует только для безопасности власти. Сейчас вещи начинают называться своими именами. Но это состояние не может быть перманентным, и при любом исходе будет новая структуризация. Когда Майдан прекратит свое существование, государство снова будет вынуждать людей исполнять свои должностные обязательства и двигаться по заранее предопределенным схемам. А сейчас есть анархическое сосуществование, ведь анархия возможна только в условиях самоорганизации, при подрыве государства как единой структуры.

…

Дело в не в левой и правой субкультурности, не в этих надстройках. Флаги - это просто значки, которые ничего не значат. В эпоху большевистского империализма везде висели красные флаги. И что эти флаги говорили о коммунизме? Это была спекуляция на человеческих идеалах и грубая подмена понятий. То, что сейчас происходит на Майдане, гораздо ближе анархизму, чем может дать любая из возможных социальных программ.

Моё отношение к разделению на левое и правое выразилось в том, что я приехал. Я почитал посты, увидел всю эту тоску и левую меланхолию - “о, это не наше”. Что не наше? Вот мы получили в России много субкультур и это на руку власти. Риторические расколы бесконечны и в России это привело к полному кризису: есть монолитная централизованная власть, задействующая большое количество ресурсов, и невнятная оппозиция, которая сама себя раздробила и превратилась в одно сплошное противоречие.

…

Майдан должен выйти за рамки локализованного времяпрепровождения и проникнуть во все структуры общественной организации, он должен стать повсеместным сопротивлением и саботированием органов власти и управления. И тогда наступит торжество самоорганизации и победа над тиранией централизованного аппарата власти».

Оригинал текста размещен на сайте Полит.ру.

Интеллектуалы Запада и чувство вины

Интеллектуалы Запада "навязывают свои ценности, поскольку считают, что Запад имеет моральное превосходство, победив в холодной войне"?

Нет, тут в другом дело. На Западе научились плодотворно работать с чувством вины. Не мучаясь в рефлексии, а деятельно преодолевая эту вину. Черные, индейцы, женщины, сексуальные меньшинства. Наконец, мир природы, другие биологические виды. Это моральное превосходство не победителей. А тех, кто может говорить от лица тех, кого защищают.

О "большой родине" и "малой родине"

Интересно было бы составить рейтинг контекстного употребления слова "родина". На предмет выяснения, какой смысл в него вкладывают те, для кого это слово окрашено позитивно. И посмотреть, сколько окажется в процентном отношении патриотов вселенной. И сколько тех, кто точно знает, что понятие "родина" точно укладывается в границы их государственного образования. Естественно, плюс территории исконно принадлежащие, но утраченные. Утраченные, но долженствующие быть возвращенными. Тех, которым о понятии "родина" ежедневно рассказывает дракон. А для дракона как? Все те, для кого самая важная родина меньше, чем то, что приказывает любить дракон - проклятые сепаратисты. А те, для кого она больше - безродные космополиты. Интересно, а в случае захвата всей планеты у таких патриотов когнитивный диссонанс не случится? Или срочно инопланетян придется в пробирках выводить для ненависти и ксенофобии?

Селедка от западников и почвенников

Вульгарные варианты "западничества" и "почвенничества" в России и где бы то ни было еще - это всегда два различных варианта, два обоснования собственного конформизма. Либо мы должны жить, так как жили и завещали нам наши великие предки - либо мы должны жить так, как живет "весь цивилизованный мир". В любом случае предлагается ориентироваться на соседушку. То ли из своего селения, то ли из чужого. Тоже соседушку. Только дальнего. И обе эти стороны постоянно норовят потыкать в харю новаторов мордой большевистской селедки. Типа, "всем благим начинаниям итог - ГУЛаг".

Ни "западники", ни "патриоты" мечтать не любят. Ну разве что как Полкан в "летучем корабле". Чтобы в князи из грязи, новые деньги, новые связи. Чтобы все дрожали. "Трепещите, языци, и покоряйтеся".

Поэтому, кстати, западникам в России так сложно понять, как и чем живет сам Запад. Что дух Запада - это дух мечты, а не корысти. И как только мечта исчезнет - исчезнет и Запад. Останутся существа, которые будут думать, что клавиши компьютера служат для вызова того или иного бога или духа. Бога Enter или духа PrtSc.

Мандела и подданные восточноевразийской империи

Противно наблюдать, как русскоязычные "патриоты" и "либералы" дружно показывают ушедшему Манделе банан. Трогательно сходятся тут в точку расисты и те, кто считает, что мыть руки перед едой и требовать долива пива после отстоя пены никак нельзя, потому что этому учили большевики. Как в фильме "Ширли-мырли" - еврей, русский и цыган нашли общее пространство в нелюбви к неграм. Поздравляю.

Эволюция - это множество микрореволюций

Эволюция - это множество микрореволюций. Посуда не моется сама. Ее нужно встать и вымыть. Тоже революция. На это мне ответили, что "с посуды революции и начинаются". Ой, они с чего только не начинаются... казалось бы - ну вот просто точка. Сингулярность. Просто-таки ничто. И туда же - Большой Взрыв. Как говорят. Оттого, что в кузнице не было гвоздя. И эффект бабочки. И точка бифуркации. И прочий Пригожин с синергетикой.

Свободная Украина в планетарном синтезе. Возможности

Свободная от российского великодержавия Украина нужна отнюдь не только самим украинцам - тем, которым удалось, преодолев скепсис, второй раз устроить в стране ненасильственную (не совсем, но почти) революцию - и сочувствующим. Это шанс для всей восточно-славянской культуры и для всех обитателей ее пространств - и новые перспективы для человечества в целом. Не надо бояться мыслить масштабно. Привычка редуцировать пафос и героику - симптом трех наших болезней. Апатии, цинизма и конспирологии из серии "все уже проплачено до нас". Пошлый прагматизм ведет только к беспринципной реалполитик и не дает увидеть панорамы возможностей будущего, без оценки которых невозможно ориентироваться в текущей ситуации. 

Один мой друг сказал мне, что когда победил первый Майдан, он почувствовал, что как будто часть его души освободилась из-под гнета. Речь он вел о грузе государственных глыб, которые держат взаперти душу народа, объединяющую носителей той или иной культуры в единую общность. Когда асфальт авторитаризма разламывается цветком ненасильственной революции - и если цветок этот не затаптывается сапогами новых слуг нового дракона - человеку становится легче дышать. Легче - если он не связал себя с рухнувшим монструозным образованием, если не привык к его наркотикам. 

Свободная Украина - это для нашей восточнославянской общности то же самое, чем могла бы стать для нее русская (и украинская) Америка. Демократической альтернативой для метрополии. Такой же, какой стали Соединенные Штаты для Западной Европы. Это аксеновский Остров Крым - только в большем масштабе.

Но проповедники разделения так называемой "общей судьбы с большим братом" в обеих наших странах не желают самого формирования подобной альтернативы.

Мы не будем здесь говорить о прямолинейных и открытых шовинистах - тех, кто просто хочет вонзить зубы в этот кусок и не желает его никому отдавать - о человекоорудиях российского/московского великодержавия. О них разговор короткий. Они считают, что у их "России" есть великая миссия - привести человечество в место, которое они никак не могут выдать за рай, поскольку никакая маркетинговая служба не может обеспечить им настолько талантливого визажиста. Колючая проволока пудрой не маскируется.

Другие боятся за нежную душу и невинные тела украинцев, которых немедленно растлят прикатившие на розовых танках десантники-трансвеститы из "Гейропы". Для таких коррупция и насилие в Московии предпочтительнее, патриархальнее - в таком вареве вертикаль правильных ценностей стоит и не падает. Альфы на верхних нарах, петухи у параши. Все надежно, по-старому.

Третьи же полагают, что бежать из тюрьмы можно только вместе. Побег же одного безнравственен, а потому бежавшего не зазорно и сдать тюремному начальству. Все три типа объединены одной общей базой: России без Украины будет плохо. А Украину Европа либо оберет до нитки, либо обратит в потребительскую религию. Или одновременно - сионские мудрецы вместе с британскими аристократами еще и не то удумать способны. И будут украинцы жить то ли бедно, то ли богато - но совершенно бездуховно, предав то ли братьев-православных, то ли мировое левое движение. 

Действия таких поборников единства наших культур подобны неприятным аффектам ревнивца, не могущего отпустить партнера, желающего уйти. Если бы этот партнер получил благословение и отпущение на все четыре стороны - через некоторое время возможным бы оказалось новое соединение. Скандалы же при разводе отнюдь не способствуют дальнейшему общению. Всем рекомендуется посмотреть на Чехую и вспомнить 1968 год. И посмотреть для контраста на Чехию и Словакию. 

Общая культура от вхождения Украины в Евросоюз никак не распадется. Сходное обвинение, наверное, могли бы бросить американцам англичане в период войны за независимость. В итоге британская империя пострадала. А англо-саксонский культурный мир только выиграл. Давайте также посмотрим, в какие времена Германия и Италия были наиболее продуктивными в творческом плане культурными зонами - в эпоху независимых городов или в эпоху единых фатерляндов. 

Так повторим - Украина может стать для России аналогом Соединенных Штатов Америки для Европы. Локомотивом преобразований внутри нашей общей культуры. Местом, начиная с которого восточнославянская культура может начать видимым образом реализовывать свои планетарные задачи. Раскрыть собственные потенции. Какие это потенции - об этом немало писали российско-украинские философы, такие как Соловьев, Бердяев, Даниил Андреев. Не будем тут углубляться в эту тему - это особый и длинный разговор. Но планетарный культурный синтез нашего времени без восточнославянской культуры и того лучшего, что в ней еще только должно реализоваться, будет неполным. И меру нашей ответственности - ответственности носителей этой культуры - приуменьшать не стоит. 

Пока что, однако, наша культура находится в фактической изоляции от процесса культурного синтеза. Достаточно посмотреть на степень вовлеченности в общемировые процессы российских гуманитариев. Или оценить известность уже упомянутых выше восточнославянских философов. А им было что сказать миру - и, предполагаем, есть что сказать и их духовно-интеллектуальным наследникам. 

Интеграция Украины в европейское пространство дала бы нашей общей культуре этот плацдарм - стартовую экспериментальную площадку для выхода в открытый планетарный культурный космос. А если и отказаться от теории культур в пользу чисто космополитического взгляда - то можно обойтись и без идеи долженствования культур. Все просто - свобода, любовь и творчество выражают собой само существо нашего сознания. Стремиться к реализации этих принципов человеку свойственно. От своего лица и от лица редакции Выхода от всей души желаю гражданам Украины успеха на этом пути. За нашу и вашу свободу и творчество. От граждан России - с любовью.

Одиночество гуманитария, или Келья без окон вверх

Современный интеллектуал-гуманитарий вполне наследует средневековому монаху-затворнику, давшему обет молчания и ведущему разговор только, как считалось, “с Богом и ангелами Его”.

Действительно, коммуникация в познанавательном процессе - один из наиважнейших компонентов последнего. Познание одиночки малопредставимо. Даже тхеравадинские архаты-пратьекабудды получали дхарму от своих друзей-наставников, а ранее - от мамы с папой. Кроме того, об одиночестве пратьекабудд говорить как-то не совсем корректно - поскольку они считают, что их-то как раз-таки и нету. А если архата как личности нет, если личность - иллюзия, то кто же тогда остался один и какой смысл вообще имеет в такой ситуации само понятие “одиночество”? Шуньята и соединившийся с ней не одиноки. Они пусты и едины со всем прочим в их высшем сияющем несуществовании. Многие усомнились, что такие могут вот так просто взять да исчезнуть в махапаринирване. И возник идеал бодхисаттвы - существа, которое остается в сансаре для помощи всем страдающим живым существам, и воплощается там, “пока сансара не опустеет”. Но даже и до-махаянская тхеравада признавала сангху драгоценностью. А в восточно-христианской традиции отшельничество дозволялось практикующему только на самых последних стадиях его духовного пути.

А если зайти с другого конца - очевиден пример Маугли. Может быть, “отшельник с младенчества” и постигает неизвестные нам реальности невероятных далей и высот. Но нам он об этом никогда не расскажет, а языка на должном уровне выучить не сможет.

Казалось бы (так, во всяком случае, представляется вашему покорному слуге), лучшая, наиболее комфортная среда для хождения по путям познания - это дружеская компания единомышленников, близких по духу, с высоким уровнем взаимопонимания. Плацдарм для мозговых штурмов. Община, своего рода интеллектуальный монастырь. А может быть и без всяких там “своего рода” - многие монастыри как раз и были дружескими сообществами искателей и подвижников, если и выбиравшими себе наставника (некоторые, возможно, помнили евангельский наказ не называть никого на земле “отцом”, “наставником” и “учителем”), то из своей среды. Это уже затем имперская власть в союзе с верхушкой имперского же епископата навязала монастырям единообразный устав. Как это ни смешно, империя терзалась вечной проблемой - как же выловить из монастырей косящих от армии, скрывающихся в оных. А потому монастырям потребен начальник из внешних, а устав должен быть подобен армейскому, чтобы молитва медом не казалась. Но такой монастырь если чем-то и является, то уже никак не дружеской творческой познавательной командой. В армии человек одинок. И тем более он одинок и атомизирован, чем жестче дисциплина и принуждение. Самые одинокие в мире существа - шестеренки механизма. Настолько одиноки, что не могут уже и мечтать о соединении с кем-то сущностным образом. Как и вообще мечтать.

Да, команда друзей-единомышленников, желательно живущая вместе, делящая по возможности быт, ибо это существенно экономит время - вероятно, наиболее комфортная для многих познавательная среда. Впрочем, в современном мире интернет существенным образом облегчил коммуникацию и открыл грандиозные перспективы формирования и функционирования таких команд в дальнейшем.

Однако университетская система и научное сообщество в целом, будучи первым пользователем (поделившись, конечно, с военными) новой информационной среды, не спешит перестраивать свои практики, адаптируя их к новым условиям и увеличившимся степеням свободы. Университеты не торопятся в интернет. То, что призвано быть самым передовым, имеет одну врожденную болезнь. А именно - связь с властью, и весьма плотная, разъедающая организм научного сообщества. Администрация университетов и других научных центров, преследуя цели, весьма далекие от чисто познавательных, делает официальную академию косной корпорацией со всеми признаками старческой ригидности. Ученые и студенты должны быть под присмотром Большого Брата. Только администратором в том институте подвизается уже давно не А-Янус, а сам Выбегалло. Подвижник - одно слово. Он ежедневно утром идет в ректорат или отдел кадров - и этот подвиг совершенно не ценят те, без кого никак невозможно, а так хотелось бы - как опрятен и образцов был бы университет без этой шебутной кодлы школяров всех возрастов!.. А потому на большинство позиций в академии по возможности следует расставить своих кадавров, не удовлетворенных далеко не только желудочно. В итоге основным смыслом существования научного работника, по Выбегалле, оказывается обеспечение кадаврам бесперебойной поставки селедочных ядерных боеголов.

Селедочные головы и другие полезные для планетарной игры в царя горы приспособления настолько важны игрокам, что они готовы идти на послабления интеллектуалам, по тем или иным причинам согласившимся “сотрудничать с администрацией”. Таким интеллектуалам позволяется и в группах работать - в режиме свободных идиоритмических лавр древности. Неизвестные Отцы, какими бы мудрыми и милостивыми они ни были, все же дозволяют Страннику создать свой странный институт с атмосферой Полудня XXII - и его территорию не патрулируют кандидаты в рядовые гвардии, а ищейки в белых халатах не замеряют уровень реакции на излучения башен и химический состав крови и нервной системы на предмет выявления неподобающих отклонений. Нет, ну, конечно, “полезным” ученым тоже достается мед только как-то уже с самого дна горшка - да и странный это предмет, иногда его приходится собирать и в бассейнах восточносибирских рек в паузах между покосами тридцатиметровой пшеницы.

Гуманитариям же не дозволяется и таких радостей. Средний гуманитарий - это одиночка. Но не волк, а овца. Овечка-одиночка. Пусть даже и в стаде, обеспечивающем идеологическую и информационную поддержку администрации во главе с Выбегаллой. Даже если к Выбегалле некоторые овечки и не ходоки - сено к лошади, мол, не ходит - но и гусей дразнить большинство мирных травоядных гуманитариев совершенно не склонно. Если естественникам позволены радикальные повороты и новшества - так это потому, что патронам можно сорвать хороший куш. А в тихом гуманитарном омуте водятся печальные спокойные ангелы из строгой ареопагитовской иерархии. Солнце на дне омута уже почти не светит - и нет под ним ничего нового. Волны научных революций сюда не доходят. Разве что донесутся очередные слухи о Фуко с Сартром на баррикадах физических и ментальных. Но вести себя в омуте все равно полагается так, словно все эти паризейские плетения - это миф о загробной жизни, а последний город - это Шепетовка, о которую разбиваются те самые волны океана знания. Благолепная иерархия мэтров и их почтительных учеников. Бесконечная игра в бисер и архивирование заживо.

И одиночество среди штампованных собратьев, повторяющих из года в год курс истории философии.

Конечно, есть у таких одиночек и свобода - пиши и болтай на кухне, веди блог. Строй вавилонскую башню из слоновой кости. Может быть, достучишься до обитателя соседней камеры.

Фантастика - но, как сообщают нам авторы статьи в "Хронике Высшего Образования", в США гуманитариям фактически запрещено подавать на тот или иной конкурс свои работы, написанные в соавторстве. Поскольку очередной выбегалло не способен на калькуляторе рассчитать персональный вклад каждого.

Таких администраторов можно понять - в их сознание часто имплантирован особый микрочип, позволяющий улавливать и облекать в собственные волевые акты неких излучений из разряда “тащить и не пущать”. Творческие команды в гуманитарных областях уместны для них только в областях искусства - но и то после взрыва 60-х выбрана стратегия сделать и мир искусства миром корпоративных одиночек, вылепливаемых из грязи звукозаписывающих компаний, как урук-хайи Сарумана - остальные же маргинализируются, чтобы не устраивали новых чреватых превращениями вудстоков. Административные гусеницы не курят ни трубок, ни трубочек - и совсем не ждут превращений. В страшном сне им снится Ситуационистский Интернационал и уже упомянутые Фуко с Сартром с мегафонами на баррикадах. Так что всем по кельям!

Однако стратегий, позволяющих с гарантией остановить творческий процесс, не существует. Кельи и пещеры медитирующих отшельников, если они перестали быть шестеренками-овечками, связаны мостами духа. А в наши дни - еще и сетью интернета. Если мейнстрим научного сообщества и университетская корпорация не трансформируются - значит, будут созданы новые структуры, интеллектуальные группы, общины, ашрамы. Интеллектуальные джаз-банды - поскольку наступает новая эпоха. Эпоха интернационального джаза.

О съезде потомков писателей

Прекрасное выступление потомка Достоевского на ... чем? Правильно, нужен не Союз писателей. Эти писатели - людишки нервные, непостоянные, то в стол напишут гадость, то за бугор рукопись перешлют, то между строк эзопов поселят нелегально и массированно. Управлять литературой в целях доставки этого пассажира в нужном направлении, инженерить и дизайнить человеческие души должны потомки писателей. Гениально! Они и цитату к месту нужную подберут, и инсинуации отметут.

Каторга - вещь полезная. Правильно сказал товарищ потомок. Если был потомок, конечно. А то ведь в мировой деревне живем. Может, не потомок. И не Достоевского. И не сказал. И не каторга. И не полезна. 

Одна проблема, что прямых потомков у многих писателей не осталось - слишком полезны оказались для них разнообразные пользы, преподаваемые им по властному попечению об их творческой судьбе. Так полезны, что потомством обзавестись не сподобились облагодетельствованные. Или же и потомков настигли многообразные пользы, как то - костры, газовые камеры, лагеря, пули в затылок, распятия. Чтобы не завидовали пользам, полученным предком. Но ничего, соберут дракон и его бургомистр лучших людей города и назначат потомками. Такое важное дело нельзя доверять слепому генетическому отбору. Тут государственная мудрость нужна - потомков гениям назначать.

Дома и разумная жизнь

Гляжу я на дома Аппер Вест Сайда и думаю - являются ли они доказательством существования разумной жизни на этой планете. И вообще разумной жизни. И вообще дома.

Реальность как тайна и полная открытость - и проблема "таинств"

По вопросу о “таинствах” я руководствуюсь евангельской фразой: “Дух дышит где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит”. Из этой фразы, по моему разумению, следует, что таинственной является все реальность как таковая, и все, в ней содержащееся, любое нечто - включая ментальные штампы, делающие эту реальность обыденной в глазах воспринимающего ее через эти штампы. То есть таинственной, загадочной и непознаваемой является сама обыденность, существование или несуществование так называемой реальности консенсуса - мира, в котором все знают Алису, и в котором она знает всех.

Реальность и познаваема, и не познаваема. Она - тайна, но все открыто. Она - тайна не потому, что ее кто-то скрыл от взглядов чужих, врагов или непосвященных. А потому, что к ней можно прикоснуться, но рассказать невозможно. Да и вспомнить потом, к чему именно ты прикоснулся, тоже не так просто. Помнишь просто, что идти тебе теперь вон в ту сторону. Откуда светит свет.

Аристотель прав - познание начинается с удивления. Если удивления нет - то мир состоит из понятных обычных вещей. Удивление же ввергает человека в мир таинственного, в котором загадочно все. Существование “я”, “мира”, “блага”, натурального ряда чисел… далее остановки по всем пунктам.

Это состояние, в котором в одно соединены познание и творчество. Только в этом состоянии они и возможны. И чем глубже человек погрузился в эту область таинственного, тем удивительнее его открытия и творения. И тем труднее их может быть понять окружающим. Тем, кто еще не удивился или удивился не слишком.

Непознаваемость реальности не обесценивает познания, но придает ему иной оттенок. Познанное больше не является абсолютным - оно обречено иметь вечный статус то ли просто гипотезы (но никогда не точно установленной теории), то ли красивого или не очень рисунка-наброска. Наброшенной на тайну завесы, сквозь которую мы на эту тайну смотрим.

Зато познанное не висит над головами доверчивых людей дамокловым мечом неизбежной необходимости: “А что делать - ученые установили, поумнее нас с тобой люди так придумали…” Любое знание, чем в меньшей степени оно имеет прикладной характер, тем в большей степени является посредником на пути к тайне. К таинственному свету, который открыт всем, просто его нужно суметь заметить. Но без которого человек не живет. Покрывала могут меняться - пути, ведущие к тайне, неиповедимы и не могут быть сосчитаны.

Многие из тех, кто разделяет мысль о таинственности реальности, полагают, что покрывала есть нечто излишнее. Что нужно просто перестать размышлять, отказаться от концептуального дискурсивного познания или вообще от языка. Но вот только эти самые молчальники и творят самые красивые вещи. Даосы и дзен/чаньцы или вдохновленное исихастами “возрождение Палеологов” - тому примеры. Неподготовленный отказ от словесной вязи часто ведет не к тайне, а к огрублению дискурса - то есть к обыкновенному самообману. Более естественным мне представляется путь софистикации - утончения, рафинизации, повышения степени изощренности дискурса. Слова могут исчезнуть не в насильственном прерыве разговора, а путем растворения бесконечных ажурных фракталов мысли в сияющей пустоте/полноте ясного неба сознания. Человеческие языки умолкают - перестают быть человеческими - в языке Бога. В котором едины молчание и слово.

В единстве тайны и ее открытости и существуют все наши культурные постройки - религии, мифы, наука с магией, ритуалы. Мы, видимо, не можем их не строить - это наши способы улыбнуться друг другу. Но побочным эффектом возведения этих построек является возможность их превращения в тюрьмы. Пребывание в которых человек вполне может счесть со своей стороны добровольным.

Такой нисходящий процесс описывается в “Дао дэ цзин: “...Дэ появляется только после утраты дао; человеколюбие - после утраты дэ; справедливость - после утраты человеколюбия; ритуал - после утраты справедливости. Ритуал - это признак отсутствия доверия и преданности. [В ритуале] - начало смуты”. В своем пределе эти построения являют собой обыкновенный плод нервных и психических расстройств, вроде obsessive-compulsive disorder (неврозов навязчивых состояний и ритуальных действий). В сочетании с социальной активностью такие состояния приводят к попыткам навязать свой невроз и всем окружающим. Такой человек настаивает на общеобязательности исполнения принимаемого им ритуала. Тогда начинается война ритуалов и канонов.

Понятно стремление человека подготовить свой дух к переживанию соединения с высшей божественной реальностью. Понятно и стремление действовать в этом вопросе коллективно - в группе доступен иной спектр вариантов работы с сознанием. Вопрос в том, какую значимость собравшиеся для проведения ритуала придают своим действиям. Лама традиции кагью Чогьям Трунгпа говорил, что нет более обыкновенной и тривиальной вещи, чем медитация. Говорил он так, чтобы отсечь чувство собственной значимости, даже если оно транслируется на сам процесс или его инициаторов - человек может считать ничтожеством себя, но чувствовать себя исполненным величия, сияя отраженным светом величия дела, к которому он приобщен.

Человек в своей духовной практике оказывается как бы подвешенным между двумя проблемами. В полном отсутствии канона человек оказывается без опор - и, если он еще не научился летать, его сбрасывает вниз, и ему приходится искать опору еще в чем-то. В конце концов, жизнь человека переполнена ритуалами - курения сигарет, питья чая, умывания и прочих размеряющих жизнь занятий. В случае же жесткой канонизации ритуала человек попадает в его тюрьму.

В своем пределе ритуализированное сознание воспринимает ритуал как основу мироздания. Если исполнитель ритуального действия ошибется по ходу ритуала, может произойти космическая катастрофа - поскольку ритуал и удерживает мироздание от разрушения. В индийской философской системе миманса ритуал вытесняет с переднего плана самих богов. Ритуал сам становится богом. Или непосредственным репрезентатором божественности.

А теперь обратимся к учению Иисуса и к тому, что принято называть “христианской традицией” - предполагая, что эти две вещи не являются тождественными.

Иисус ничего не говорит о необходимости принесения ритуальных жертв. Напротив, он цитирует пророка Осию: “Милости хочу, а не жертвы”. Фактически, устраивая акцию в храме, Иисус намеренно нарушает ход храмового ритуала, для которого необходимы были, в частности, жертвенные животные. Евангелия полны сообщений об игнорировании Иисусом и его учениками ритуальных запретов. Раннехристианская община имела, говоря современным языком, скорее харизматический характер. Пророки исполнялись духом не в связи с некими коллективными повторяющимися общинными действиями. Братские агапы были скорее именно трапезами - в воспоминание об Иисусе, по Его слову.

Так чем же являлся тот ужин, получивший название “тайной вечери”, к которому отсылаются “христианские” деноминации, обосновывая свое учение о евхаристии? Что означают слова Иисуса о плоти и крови?

Контекст высказывания Иисуса не ясен. Его слова могли быть символическими - если они вообще были произнесены или были произнесены именно так, как донесли до нас евангелисты. В них даже мог содержаться юмор - учитывая общую религиозную ситуацию, господствующие идеи жертвоприношения животных.

Каконическая церковная трактовка - буквалистская. Но основная проблема ее - даже не этот буквализм, а его каноничность и общеобязательность. То есть, это частный случай общецерковной проблемы, порожденной унификацией церковной жизни с подачи и под покровительством римских/византийских императоров.

Центром религиозной жизни в империи становится храмовое “благочестие” (слово, которое ни разу не было вложено в уста Иисуса в евангелиях). Не очевидно, что Иисус заповедал своим ученикам в качестве главного жизненного правила, без которого невозможно спасение, собираться регулярно на некий магический церемониал. Эксклюзивные же права на отправление этого ритуала есть у конкретной жреческой корпорации. Будучи исполнен посторонним, ритуал не действует. Ритуалы еретиков и иноверцев к спасению не ведут. Тот, кто не прибегает к ритуалу, отлучается от церкви и, согласно церковным доктринам, если не примирится с ней, теряет шансы на спасение.

Впрочем, с буквалистской трактовкой тоже есть серьезные проблемы. Поскольку такой ритуал впрямую легитимирует идею жертвы, которой, вслед за Осией, Иисус не хотел. Этот ритуал становится отображением доктрины искупления, предложенной Павлом, который никогда у Иисуса, ходившего по земле, не учился. Это жертва в древнем магическом смысле - когда “богам” оказывается нужна кровь жертв для того, чтобы они оказались умилостивлены и не гневались бы далее на человечество. Структурно эта мифологема фактически не отлична от мифов о чудовище, которое регулярно пожирает молодых юношей и девушек, наложив на поселение или на народ дань.

Учитывая все вышесказанное, мне представляется малосущественными документы, которые намеревается принять организация “РПЦ МП”. Мне представляется, что христианское сообщество нуждается в децентрализации церковной жизни, в том числе и жизни ритуальной. Позитивным мне виделся бы плюрализм позиций и диалог - в частности, по вопросу “таинств” (и конкретно евхаристии).

Моя же позиция - таинством и причастием является любой шаг человека по направлению к свету. Как сказал мне в частной беседе мой друг, коллега и соавтор Фёдор Синельников, в диалоге с которым я писал этот текст, “сопричастность Свету и есть евхаристия”. Индивидуальные и коллективные же ритуальные действия я рассматриваю как настройку на ту или иную волну. Это способы медитации, различные психотехники, помогающие (или не очень) человеку открыть дверь, успокоить и сконцентрировать ум. Не на горах и не в храмах - это все элементы настройки - но в духе и истине человек призван пребывать. А дух - он дышит, где хочет.

Немного о сексуальных идентичностях

Как бы вот так, сохраняя свои сексуальные влечения в прежнем виде, выйти из рядов так называемого сексуального большинства? Что это за фигня такая? Категорически заявляю, что у меня и у Путина, Милонова, Мизулиной, фашистов и нацистов всех мастей - НЕ ОДНА И ТА ЖЕ СЕКСУАЛЬНАЯ ОРИЕНТАЦИЯ! Нет, я не Путин, я другой! Давайте уже придумаем для себя новые сексуальные идентичности.

Я бы оппозицию "традиционного" и "нетрадиционного" с наслаждением деконструировал. Слово "традиция" спекулятивно. Традиционно у приматов принято, например, чтобы мужская альфа-особь принуждала бета-особь к сексуальному контакту. А потом были традиционны человеческие жертвоприношения. Столько всего традиционного на белом свете...

“Шестоднев” - “Дарвин”. Суперсерия. Часть I. Потрясающий крокей

Наблюдения за интеллектуальной частью масс-медиа и блогосферы в Соединенных Штатах привели меня в немалое изумление. Едва ли не на вершине топа тут находится старый добрый спор креационистов и эволюционистов. Никак нельзя сказать, чтобы в России эта тема не пользовалась популярностью, но ее люди предпочитают обсуждать в узком кругу ограниченных людей. Православные тусуются на аналогах “Радио Радонеж” и “курятника”, ньюэйджеры - на своих сайтах для просветленцев, атеисты и наукопоклонники (сциентисты) - где придется (например, пишут статьи в “Русский репортер”). А ученые вообще нигде в сети не тусуются, поскольку часто даже не умеют зайти в собственную почту, которую им проверяют лаборантки. Они общаются на своих конференциях, на которые ходят только сами докладчики, иногда загоняя в конференцзал своих студентов, у которых в это время стоит по расписанию лекция оного докладчика. Студенты отрубают срок от звонка до звонка и выходят по звонку прямо в середине чьего-то выступления. Выглядит исход эффектно.

И тут - внезапно - это тема активизировалась и на пространствах Рунета. Поводом стала статья одной дамы, съездившей поучиться в захолустном израильском учебном заведении, располагающемся в еврейских послениях на палестинских территориях в рамках бесплатной культурно-образовательной программы с “биологическим уклоном.”. Грубо говоря, девушка училась в аналоге Свято-Тихоновского богословского института, только не в Москве, а на Северном Кавказе. Если невоцерковленного (слово-аналог для иудаизма читателю придется подыскать самостоятельно) человека с неокрепшей психикой запихнуть в подобное место, у него может быстро развивиться повышенная симпатия к самым жестким вариантам дарвинизма, которые в пределе мало отличаются от самой жесткой апологетики Шестоднева - учения о шести днях творения (то есть именно шесть, именно дней и именно календарных, а окаменелости Бог создал из чувства юмора, чтобы поприкалываться над учеными).

Девушке рассказывали на лекции, что Бог прямо участвует в эволюционных скачках, создавая крылья или глаза. Рассказ этот, видимо, поразил ее прямо в чувствительный мозговой центр, курирующий встроенный в нервную систему врожденный дарвинизм, детерминизм, материализм и прочие предметы сциентистской веры. При всем уважении к религиозным чувствам русскоязычных адептов оной веры, поскольку они, эти чувства, в последнее время неустанно оскорбляются - ну, хотя бы, тем же открытием кафедры теологии в МИФИ (это для сциентистов то же самое, как если бы православных на входе в их культовое сооружение встречала табличка “Бога нет”).

Итак, утомленная поверхностной политикой блогосфера немедленно - и для меня несколько неожиданно - оживилась. Мне удалось пронаблюдать только реакцию наукопоклонников - от умеренных до фундаменталистов. Сыпались ссылки на авторитеты, кипело благородное и справедливое негодование, расходились волны иронии и сарказма. Созерцались мной и странные оппоненты этого мейнстрима - усматривавшие в издевательствах и возмущениях скрытый или явный антисемитизм. Поскольку нечего трогать поселения на территориях! И что там на них происходит - не блогосферического это ума дело! И вообще все это антиизраильская пропаганда, диффамация и тоска по газенвагенам.

А дальше я ничего об этой истории говорить не буду, поскольку написал я о ней так - просто для затравки. Ну, типа, информационный повод возник. Или даже не возник - а по ходу вспомнился. А о сем древнем и, как выяснилось, все еще вечно юном холиваре я давно написать хотел. Да и писал уже - только более сложным языком, и многабукафф было.

Теперь же - о плюшках. Или - вернемся к нашим баранам. Второе, наверное, уместнее, учитывая количество времени, которое два рассматриваемых нами барана уже провели лоб в лоб на мосту с переменным успехом и полуотсохшими ногами - так что очень хочется построить новый мост, а то мешают ходить.

Суть проблемы - желание человека предельно ее упростить и представить в форме сражения двух полярных сил, равно примитивных, но снабженных массой запоминающихся фенечек и прибамбасов. Вымпелов, орифламм, баннеров со слоганами, кричалок. В общем, превратить проблему в матч ЦСКА - “Спартак” со всем сопутствующим околоматчевым антуражем. Именно так проблема подается массовому читателю средствами МИ. Люди, серьезно и глубоко занимающиеся данной проблематикой, в отчаянии. Они жалобно или возмущенно подают голос, но, как правило, не имеют мегафонов и не приводят с собой орду скандирующих речевки фанатов. И они, как правило, в ужасе и снобизме заползают в свою башню из слоновой кости - или же начинают выть по-волчьи, выбирая, на их взгляд меньшее зло в виде “своих сукиных сынов”.

Переходим к представлению составов играющих команд. Играют в эту игру, конечно, люди, но в ходе игры они используют различные концепции и штампованные ходы мысли, которыми стороны кидаются друг в друга во время поединка. Поэтому, перечисляя игроков команды, мы будем говорить не о людях-субьектах, а о клюшках и щитках, используемых каждой из сторон. Итак, первой ознакомим читателя с командой “Дарвин”, поскольку инициатива последние сто лет на ее стороне, она находится в состоянии позиционной атаки. Противники же вынуждены находить средства защиты и отвечать контратаками - зато на их стороне отмороженная группа поддержки, что немаловажно, поскольку результат игры во многом определяется уровнем зрительских симпатий.

Реальность в подаче этой команды представляет собой нечто неопределенное, называемое ими “материей”. На предложение определить, что это такое, члены команды начинают шипеть и ругаться или отделываться малоосмысленными формулами типа “это объективная реальность, данная нам в ощущении”. Этот загадочный объект, не будучи сознательным, как-то самоорганизовался, сообразно неким объективным законам. Он распался на множество маленьких медвежат, каждый из которых начал приспосабливаться к изменяющимся внешним условиям. Будучи эгоистичным приспособленцем, в жесточайшем “естественном отборе” каждая группа существ отвоевывает себе свою экологическую нишу - как на видовом уровне, так и внутри популяции. Эволюция же - так называется процесс приспособления - заключается в сохранении успешных мутаций, которые, однако, происходят случайным образом. Эволюция слепа и не имеет цели.

Команда “Шестоднев” организовалась значительно раньше и неизменно побеждала в чемпионатах в течение тысячи лет. Далее у нее начались проблемы - вылезли конкуренты, самым успешным из которых и стала команда “Дарвин, многократно менявшая название, игроков и амуницию, но сохранявшая общую стратегию игры. Высшее всеблагое и всемогущее существо в свободном акте сотворило весь мир, как он есть, “он же не подвижеся”. То есть он двигается, но в строго определенных заранее пределах. Сделан за шесть дней и раз и навсегда. Наиболее радикальные игроки утверждают, что Земля находится в центре мира и неподвижна. Но таких часто выгоняют с поля сами тренеры “Шестоднева”.

Интересно, что у команд есть общее поле для игры, и обе стороны пользуются его особенностями и ценят его характеристики. Например, обе стороны полагают, что в мире случайностей нет, и правит в нем практически безраздельно одна сила. В одном случае - личное божество, в другом - безличный закон. Короче говоря, у них весьма много общего, о чем, впрочем, играющие стороны не любят вспоминать или просто не знают / не хотят знать.

В следующий раз мы как раз и попробуем начать с обрисовки общей для обеих команд площадки для игр. А далее - речь пойдет о предыстории соревнования, об особенностях арбитража, об отношении к тем, кто не хочет играть в предложенную игру - например, о религиозных (или, шире, телеологических) эволюционистах, существование которых масс-медиа, как правило, игнорируют.

О диалектике явной и тайной власти

Секретность спецслужб имеет еще одно забавное применение. В случае чего правящая верхушка может заявить, что она, наивная и дверчивая, ничего не знала о гадостях, творимых своими тайными орденами. Так сейчас поступает администрация Обамы. Вот в такой именно атмосфере очень удобно делать всякую грязь.

Эх, как повезло Соединенным Штатам! Могло бы ведь и другим повезти. Но не повезло. Сноуден работал у них. Им и выпал шанс начать процесс избавления от этой болезни. Соединения власти с тайной. Болезни, при которой не власть подконтрольна обществу, а общество - власти.

СССР, волосы и борода - вопросы

Интересно, когда в СССР стали преследовать за длинный хайр и за ношение бород? Точно знаю, что в Госкино в 60-х борода не одобрялась, к примеру. Даниил Андреев мечтал иметь "львиную гриву" и ходить по городу босиком, но не мог себе этого позволить, отчего отрезал у ботинок подошвы. Ну, про застой мы все сами знаем. Но в какой момент это началось? Как распределялось по группам?

Об оскорблении памяти великих побед

Тут один мой знакомый в очередной раз оскорбился за память его предков, воевавших во вторую мировую. Сравнили "Великую Отечественную Войну" (именно так, с больших букв все слова) с операцией США в Сомали - имелась в виду бережливость в отношении человеческих жизней. 

А я вот что скажу на это.

Ужасные экологисты смешивают с грязью славные победы наших доисторических предков! Наши героические пращуры сбросили с себя ярмо хищников, освободили себе жизненное пространство, ликвидировали угрозы со стороны вечных агрессоров - тигров, львов, волков, акул. Теперь же экологи ставят под сомнение великую победу наших предков и смеют защищать недобитков, которые ничего не забыли и ничему не научились. И, как и прежде, готовы нас сожрать. А экологисты - пятая колонна, проплаченная иноплянетянами, которые хотят загрести жар руками дремучих тварей из лесов и морских глубин.

Сравнивать какие-то межчеловеческие разборки с той Великой Победой - просто кощунство. Протестую. Мне больно и обидно. Впрочем...

Да здравствуют сине-зеленые водоросли и Великая Сидерическо-Протерозойская Кислородная Революция, вытеснившая с планеты реакционные анаэробные силы! Вот это да! Вот это было славное деяние!

Эх, есть где разгуляться групповому эгоизму, шовинизму и ксенофобии! Поля непаханные вокруг - жаль, фантазии бывает у испытывающих ксенофобные потребности маловато. Или напротив, хорошо. А то как возненавидят каких-нибудь этрусков - и до свиданья, музеи. Они же римское все тоже перебьют на всякий случай, знаем мы, эти итальяшки там небось напропалую путались друг с другом.

Страшно ли бриться президенту, или О патологических и естественных иерархиях

И снился Акире Куросаве (ой, то есть Мите Ахтырскому) сон. 

Стою я в ванной и бреюсь. Что само по себе уже указывало на необычность ситуации, так как на тот момент жизни я вообще не брился. 

И вдруг понимаю, что я именно с этого дня - президент России. И в зеркало передо мной встроена видеокамера - ритуал утреннего бритья президента транслируется по всем центральным телеканалам. Таков в этой стране обычай. 

Я медленно осознаю факт своего президентства, и по мере осознавания нарастает ужас. Я начинаю вспоминать всех старушек с мизерной пенсией, брошенных детей - и понимаю, что этой ответственности перенести я не могу. А рецепта решения проблем у меня нет и не будет. И от ужаса я просыпаюсь. 

Был я на одном форуме с демократическим устроением выбран модератором. Не нужно мне там было решать проблемы старушек и детей. Но мысли о форуме - и мысли тяжелые - занимали тогда значительную часть моего времени. Ощущение полного бессилия, невозможности адекватно разрешить проблемы, которые настоятельно требуют разрешения, этим мыслям почти всегда сопутствовали. Самоанализ на предмет своей возможной предвзятости - тоже. 

С творческими проектами попроще. Но тот форум не был моим личным творческим проеком. Так мыслилось. 

Так же и со страной, с планетой, с любой "брамфатурой" (живой едино-множественной сложной системой, как их называл Даниил Андреев). Никакая страна не может быть моим творческим проектом. Страна - проект всех тех, кто в ней живет. Включая духов природы.

Если я попытаюсь навязать стране свое управление - я стану чужеродным образованием в ней. Я начну формировать иерархию доминирования. Кен Уилбер называет такие иерархии "патологическими" - в противоположность иерархиям "естественным" (атом-молекула-клетка-организм). 

Организм по отношению к своим клеткам есть целостность более высокого порядка. Однако в организмах случается, появляются злокачественные новообразования, которым нет дела до остальных - они рассматривают остальной организм как поле для захвата и как источник питания, не более. Они мыслят себя "главными" в этом организме. Можно пофантазровать, что такое образование, если его персонифицировать, будет считать себя весьма ответственным - без него, кстати, организм ведь может и погибнуть. Бывает и так, что в организме захватывает власть некая деструктивная программа сознания - можно вспомнить то самое "эго" - в этом случае она начинает организм терроризировать. Эго любит только себя. Оно не любит свой организм, частью которого является - и именно потому, что решило захватить в нем власть. Любое существо есть некое целое и все подуровни, которые в него входят. Мы - это и атомы, из которых составлены молекулы нашего тела. Но мы, что недоказуемо, но вполне логично - сами входим в некие сверхсообщества.

Любая попытка захватить власть над существами своего порядка есть попытка выстроить патологическую иерархию. Такое существо становится эпицентром раковой опухоли для целого, в которое входит. 

Иерархия же естественная ставит проблему власти совершенно по-иному. Я могу постараться заставить тех существ, из которых состоит мое целое, действовать так, как я хочу. Но это чаще всего означает - поскольку уровня полного самоосознаия я не достиг - что одна из частей целого (эгоистическая воля, грубо скажем так) пытается узурпировать власть над целым, которое, в свою очередь, входит в многообразные отношения с целым иного порядка. 

Полное самоосознание предполагает полную интеграцию входящих в это самосознающее целое элементов. Я должен, в частности, любить, понимать и становиться любой клеткой своего "тела", любой молекулой каждой из клеток и так далее. Быть ими всеми. Как обращался к своему телу святой Франциск - "братец тело".

Я не самый хороший управляющий для тех существ, которые составляют мой организм. Когда человек умирает - распадаются клетки и сложные молекулы. Остаются только простые молекулы и атомы. Я - не вполне еще я, я себя еще не осознал, а то, что называю "собой" - есть пока лишь элемент. Только в инсайтах существо становится хотя бы в большем приближении "собой" и одновременно единым со всем сущим. Полная личностность тут совпадает с трансперсональностью. Настоящая личность - только тот, кто един со всем миром, со всеми существами внутри себя, вокруг себя и "сверх" себя. 

Во мне, можно так сказать, есть мой эгрегор государственности или уицраор. Система насилия и принуждения, деструктивная в конечном счете по отношению как к отдельным частям организма, так и к целому. И к задачам моего духа. И человек часто действует именно по воле этой системы. Этот внутренний уицраор, это государство внутри меня и от моего имени самозванно действующее - выдающее себя за подлинного меня - и есть то самое "ложное эго". 

Пока что мы не знаем прецедентов на земле, чтобы какой-либо социум, существующий по территориальному признаку, был избавлен от узурпаторов. Получить власть в том или ином социуме - и особенно в "стране", а не в субкультуре, из которой можно легко выйти - весьма часто значит стать человекоорудием ложного эго этой "страны", ее уицраора или иного узурпатора, воспринимающего людей как батарейки, как корм, как функцию, средство для достижения своей цели.

Но неужели не бывает во главе некоего социума "родомыслов" - людей, чье нахождение на этом месте увеличивает благо всех живых существ и способствует их конечному просветлению? Не углубляясь в непростую метафизику и этику этого вопроса, замечу, что чистый родомысл (так сказать, его веберовский идеальный тип) ненасильственен. Не желающие "просветленно направляться" части не уничтожаются, а просто отделяются с правом найти себе более устраивающее их целое. В родомыслы - равно как и в просто "управляющие" - обычно просто "выносит", если ты сам не имеешь патологии. Родомыслы власти не ищут - ищут любви и взаимопонимания, свободы и просветления всем. И чем в меньшей степени это так, тем в большей степени находящийся у власти является узурпатором. Поэтому опасной для человека является сама концепция "благого правителя" - поскольку родомыслом может считать себя самый страшный тиран. "Не человечьим хотением, но божьим произволением царь есмь".

Родомыслы, вынужденные "отсекать части", не свободны от демонического миропорядка. И только непредставимая почти боль за каждую улетающую "щепку" может отчасти искупить карму этих родомыслов. Они ответственны за всех, кто пошел за ними и за тех, кто улетел под ударом их родомысленного топора, "которым Петр рубил окно в Европу". Даниил Андреев утверждает, что писатели спускаются в ад за существами, ставшими метапрообразами их героев. Полагаю, что сходным образом дело обстоит и с родомыслами. 

Самые жуткие для меня моменты отправления властных функций - это были приемы вступительных экзаменов в университет и в аспирантуру. Ты ставишь человеку "два" или "три" - и тем самым блокируешь ему путь, который он хотел для себя избрать. И открываешь путь тем, кому ставишь пятерку. Такая власть мной ощущалась как почти что непосильная - и предполагаю, что чем более человек сопереживает подвластным, тем в большей степени он осознает невыносимость всяких "бремен белых людей" и отвратительность горделивой псевдосмиренной готовности великих и не очень инквизиторов это бремя нести. 

Естественная система, имеющая иерархический оттенок, свободная от насилия - отношения, пример которых нам дают взаимоотношения Иисуса или Сократа со своими друзьями-учениками. Это пример естественной иерархии, в которой участвуют существа одного рода, но разных степений восхождения-осознания. Человек, видя людей, подобных Иисусу и Сократу людей, может захотеть, чтобы они научили его тому, что он сам пока не умеет. И становится другом-учеником. А часто - и учителем; пара ученик-учитель - пара-перевертыш, ученик может оказаться твоим же учителем. Принуждения здесь нет - только добровольность. Вплоть до возможности предать или убить учителя. И, во всяком случае, не признать учителя за такового.

Однако, когда речь идет об иерархии - чаще всего речь идет о неестествеенной иерархии. Даже когда мы говорим о клетках и организмах - нет в их иерархии полной "естественности". И в этом я либо с Уилбером не согласен, либо он несколько упростил свой ход мысли, чтобы донести основную мысль о разных типах иерархии. 

Жертвовать можно только собой, но не другими. В патологической же иерархии верхние обычно жертвуют низшими. В нормальной иерархии более продвинутые служат отставшим, жертвуют ради них собой, омывают им ноги. Они внизу пирамиды, а не на ее вершине, они словно тащат пирамиду человеческих несовершенств на себе. Они - не власть. Иисус не отдавал приказов.

Наши отношения с благими, провиденциальными "силами" (слово "сила", как и "власть", будучи употреблено, по отношению к святым, просветленным и иным существам, реализовавшим свою добрую волю, звучит для меня диссонансом, напоминающим, допустим скрежет алюминиевой вилки по оконному стеклу) не похожи на взаимоотношения "князей и народов". Они - провиденциальные силы - нас всегда отпускают. Не задерживают. Карают только силы другого порядка - те, кто пытается существовать за счет мучений других существ. А мы, находясь в двойственном мире (состоянии сознания), вынуждены снова и снова отвечать на вопрос, не имеющий в пределах этого несоврешенного мира ответа - вопрос об этичности сопротивления злу силой. Оправданности насилия в процессе воспитания детей - например, как именно дать ребенку понять, что неправильно выкидываться с двенадцатого этажа. Осознавая, что принципиальное одобрение насилия в конечном итоге практически неизбежно приводит к метафизическо-этическому выводу "кто сильнее, тот и прав" и к признанию самого сильного самым адекватным реализатором божественной воли.

Это едва ли не главный нерв мировой трагедии. Которую подменяют фарсом жаждущие власти - государственной, наставнической, любой иной - и спекулирующие на этой трагедии. Культивирующие раковую опухоль вместо поисков средства излечения. Утверждающие мир насилия как единственно возможный, достойный и оправданный. Сознание такого типа всячески пытается посадить Иисуса на трон, назвать его "христом" или "мессией", дать ему скипетр и державу. Однако евангельский ответ на вопрос об иерархиях остается таким: "Иисус же, подозвав их, сказал им: вы знаете, что почитающиеся князьями народов, господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будет всем слугою". Хотя, как нам известно, титул "слуги народа" весьма моден среди диктаторов, которые, случается, удовлетворяются и скромной должностью "секретаря", хотя бы и генерального. Впрочем, в цитированном чуть выше тексте немало говорится и о лицемерах. 

О генах

Никаких генов не существует. 

Это первое, что я подумал, прочитав первую страницу книги Докинза "Эгоистичный ген".

Отчуждение "священного"

Древний Китай предложил человечеству два метода работы с «испорченными» именами, пострадавшими от «трения в колесах времени». Конфунцианцы предлагали мягкий вариант «исправления имен» (чжэн мин). Они полагали, что нужно очистить подлинное, «небесное» значение имени от профанаторских, загрязняющих, искажающих Узор коннотаций, подменяющих подлинное означаемое (словом вэнь китайская традиция обозначает язык, культуру в целом и узор созвездий на небе). Даосы же предположили, что имена пострадали слишком сильно, что они стали буферной зоной, сквозь которую не прорваться к совершенномудрой естественности Дао — и потому должны быть «пресечены» (чжи мин). 

И те, и другие действовали в до-модерновой парадигме, в мире, где «золотой век» оказался в прошлом. Однако как исправление, так и пресечение возможны в Вечном Настоящем, но не в попытке реставрации старины. Вечное же Настоящее достижимо через синтез, через интеграцию-в-преодолении прошлого и будущего. Даосская «традиция» чревата самым радикальным модернизмом как необходимым антитезисом профаническому традиционализму. Именно в молчании, пресекающем рутину словоупотребления, «творится все новое». Путь и Благодать остаются вечно юными младенцами-стариками, но явление их всегда чудесно, уникально и неповторимо — во всех особенностях ситуации явления.

Проблема заключается в том, что именно эти «особенности ситуации» в сознании человека и оказываются коннотациями маркирующих явление «Дао и Дэ» слов. В итоге мы имеем ситуацию, в которой слова, указывающие на некие высшие области реальности, оказываются проблемными в силу самой природы означаемого. Суть проблемы — необходимость прорыва. Прорыва как сквозь строй языка, так и через косность индивидуального и коллективного сознания.

Важно понимать, что одни и те же слова могут выражать для нас и то, к чему мы прорываемся, и саму реальность прорыва — но каждое из таких слов может являться одновременно «еще одним кирпичом в стене», сквозь которую и происходит прорыв. В нашем языке таких слов множество. Таковы все этические понятия - «любовь», «дружба», «свобода», «правда». Становясь «кирпичами», они обретают природу симулякра. В худшем случае этот симулякр становится замаскированным антонимом — и слово меняет свое значение на противоположное. Причем противоположное именно в этическом смысле. Любовью начинает называться то, чем занимаются в «министерстве любви». Аналогичная — если не гораздо худшая — ситуация со словами, имеющими отношение к так называемым «религиозным традициям», которые, если становятся институционализироваными, как раз-таки и обретают тенденцию превращаться в подобия «министерств блага, любви и правды». Причем не в последнюю очередь речь сейчас идет о самих словах «религия» и «традиция» - а также о словах «божество», «таинство», «вера» и о многих других. Нередко возникает ощущение, что люди (в том числе адепты авраамических религий) называют словом «бог» некую диаметрально противоположную образу Иисуса архетипическую фигуру в своем сознании (бессознательном).

Таково и слово «священное» («сакральное»). 

Два базовых темпоральных мифа — миф о «деградации» и миф о «прогрессе» - в вопросе «сакрального», как и во множестве других случаев, дают нам две полярных генетических версии сакральности/профанности (или священного/мирского). В итоге в сознании носителя того или иного мифа возникает образ Священного Прошлого или Священного Будущего. Эти образы в случае некорректного использования становятся идолами, то есть подменяют собой высшую реальность. Они появляются, чтобы подчеркнуть недолжность, невежество, ограниченность настоящего момента, актуального состояния, призваны взломать броню обыденного сознания. Но, как любой инструмент, образы «Священного Прошлого» или «Светлого Будущего» обоюдоостры. В качестве «тени» появляются демонизированные варианты этих наших двух образов - «темное прошлое» и аналогичное же будущее. Далее возникает более сложная диалектика — диалектика «древности» и «недавнего прошлого» (описанная Николаем Трубецким и другими «консервативными революционерами») с одной стороны, и «заботы о завтрашнем дне» и «мечты о точке Омега». Замечу, что крайности двух мифов (прогрессистского и деградационного) сходятся — оба мифа должны быть синтезированы и интегрированы, и это снятие противоположности может происходить только в точке экстремума, в радикальности инсайта-обновления, поскольку только в нем и может открыться гипотетическая «древняя святыня». И на этом пути предстоит избавиться «от многих и лютых воспоминаний и предприятий», отравляющих настоящее и превращающих бытие в быт «житейского попечения», творчество в рутину, познание в «здравый смысл». Ни археолатрия, ни археофобия не способствуют прорыву — поскольку в прорыве должно быть выявлено само Архэ, в отношении которого нелепы любые хроноспекуляции. К Началу ведет путь освобождения от всех «начальств, властей и мироправителей века сего». И если слово «начало» смущает прорывающегося, то следует его отсечь и бросить прочь от себя.

Именно таким отсечением идола «прошлого» и стала европейская революция Модерна в своем десакрализационном аспекте. Подлинный анамнезис невозможен, если память напоминает лавку старьевщика. Анемнезис включает в себя и прошлое, и будущее — и не имеет к ним прямого отношения. Анамнезис — это вхождение в подлинность. Анамнезис — это акт интегральной трансформации сознания (в уилберовском смысле). Но на первом этапе анамнезиса маятник совершает движение в обратную сторону — и возникает культ будущего. Этот культ отторгает само слово «священное». Будущее - «светлое». 

Суть этого отторжения «священного» - скорее именно практика «пресечения имен», о которой шла речь выше, только в европейском (а далее — и в глобальном) варианте. Отторгается не сам благой корень понятия «священное», но его профанные интерпретации, своего рода «профаническая сакральность» или «псевдосакральность». 

Совершавший прорыв обнаруживал себя в мире магического традиционного ритуала, в котором можно было усмотреть лишь только проблески подлинно этико-мистического начала. За разнообразными системами табу едва брезжила идея Иного-Высшего, которое было одновременно и «Не-Иным», «Высшим Я», открывающимся в глубине сознания — к которому неприложимы предикаты существования и не-существования. Христианская апофатика и буддийская анатмавада и стали путями (вернее, хронотоп-вариациями одного пути) метафизического преодоления псевдосакральности, в настоящий момент являющейся глубоко атавистическим социально-психологическим образованием. Преодоления того, что называли «священной традицией» в те времена, когда Лаоцзы записывал фразу «ритуал — начало смуты», а Бодхидхарма ответствовал императору на вопрос о «святой дхарме» фразой «простор открыт — ничего святого».

Мы можем ввести понятия «интенсивной» и «экстенсивной сакральности». «Интенсивная (или подлинная) сакральность» открывается в акте интегральной трансформации сознания, когда человек выходит на такой уровень осознания, который ему прежде доступен не был. Так ребенок открывает, что в мире есть «я» и «не-я», затем открывает для себя время и память, осваивает язык и входит в мир культуры. Сакральным является сам импульс, который влечет живое существо по пути восходящих трансформаций — проводит его через ряд экзистенциальных, а не формально-ритуальных инициаций. «Господь — это неизменное и невыразимое первоверховное стремление, это — духотворящая власть, действующая во всех душах ... и направляющая миры и миры ... к чему-то более совершенному, чем добро, и более высокому, чем блаженство» (Даниил Андреев. «Роза Мира»). 

«Экстенсивная сакральность» вторична, не-подлинна, алгоритмична и симулятивна, в патологических случаях — паразитарна или даже открыто враждебна по отношению к своему носителю. Ее адекватные формы — это акты памятования о пройденных восходящих трансформациях, состояние готовности к трансформациям будущим и практики, которые могут готовить человека к новому преображающему восхождению. Это, по сути, все те же переживания интенсивной сакральности, но в малых дозах и не прямо, а опосредовано, отблеском, а не прямым свечением. 

В патологической же форме переживания интенсивной сакральности отчуждаются от человека. Он начинает полагать, что переживания интенсивной сакральности доступны только «супергероям», имеюшим особый статус, простому же смертному такие переживания недоступны. Без-опорное прямое переживание его пугает, человек перестает ему доверять. Ритуальная техносфера, который человек окружает себя, становится для него симулякром божественной реальности. 

Ритуальная техносфера имеет две стороны — внутреннюю (психологическую) и внешнюю (социальную). К внутренней относятся, например, разнообразные архетипы психики, которые становятся идолами. Человек переносит на них свои атавистические непреодоленные состояния, прежде всего ксенофобию, страх перед силой, болью, неизвестностью, переменами-трансформациями (включая смерть) как таковыми. Из таких переживаний вырастают образы грозных, мстительных, карающих мировых тиранов, требующих беспрекословного повиновения. К внутренней техносфере относится также культивация чувств и мыслей, которые человеку подобает иметь и испытывать по отношению к узурпированной власти (в то время как подлинная сакральность с ее свободой, любовью, творчеством/познанием оказывается в той или иной степени отчужденной). Внешняя ритуальная техносфера — это разнообразные материальные «святыни» (природные или рукотворные объекты), последовательности ритуальных действий, системы табу и, наконец (но не в последнюю очередь), социальная корпорация, в которую человек входит поначалу как полностью пассивное и безвластное низшее звено, верхушка которой считает себя посредником между высшей реальностью и человеком и считает себя эксклюзивным глашатаем высшей воли, включая право формировать у паствы образ носителей этой воли. Все перечисленное ассоциируется тем или иным способом в сознании поклонника с реальностью, которую он наделил сверхстатусом, а в перспективе весь этот комплекс может полностью или в некоторых своих частях обрести уже самостоятельный божественный статус, узурпировать «духовную власть» и сделать non grata (прямо запретив или неявно оттеснив в маргинальные социально-культурные пространства) сакральность подлинную, которая «дышит, где хочет, и никто не знает, откуда приходит и куда уходит» (кстати, такую реальность на санскрите следует называть словом «татхагата», «так приходящий/уходящий»).

Следует понимать, что предметы, практики, отправители ритуала — все это вещи сами по себе не патологичные. Патологичным может быть отношение к ним человека, в том случае, если он присваивает им статус «священного», при этом само священное профанируя до уровня собственных непроработанных психических проблем.

При дальнейшем же развитии патологии формируется жесткая догматическо-традиционалистская структура (ДТС), представляющая собой комплекс догматов, культовых практик и иерархических социальных структур, использующая прямое принуждение, жесткий принцип авторитета, которой требуется в максимальной степени зависимая, послушная, поддающаяся манипуляциям паства. Любая альтернатива для ДТС неприемлема с той или иной степенью жесткости неприятия.

И когда заходит речь об «отчуждении сакрального» - важно не перепутать. Подлинное сакральное подверглось отчуждению в большей или меньшей степени задолго до модерна и глобализации. Модерн в какой-то степени стал жестким лекарством для человечества, заболевшего псевдосакральностью и псевдотрадицией, патологиями, может быть, почти неизбежными при восходящих трансформациях как индивидуума, так и социумов (вплоть до человечества и, возможно, еще далее). Сами термины «священное» и «традиция» (и множество иных) оказались скомпрометированы, будучи тесно связаны с патологическими ДТС. «Исправить» эти слова современные аналоги конфуцианцев могут попробовать — но человечество сможет их принять без ущерба для себя только тогда, когда вполне излечится от тех болезней, с которыми эти слова оказались связаны. Благая же суть, на которую указывают эти слова, может показать себя и с помощью иных слов, благодаря тому, что эта суть есть само вечно юное творчество. Будда и Иисус не имели учителей, отказывались от ритуалов, от сакрального языка, от «экстенсивной сакральности» как таковой - или переинтерпретировали ее. Эта благая суть открывается только тому, кто идет, открываясь новому опыту. Идет по пути, о котором трудно сказать лучше, чем «Дао Дэ Цзин» и «Алмазная сутра». «Путь, который можно пройти, не есть истинный путь». «Вставший на путь, не вставал ни на какой путь, потому и называется вставшим на путь».