Когда-нибудь мы вырастем и станем детьми. Мы преодолеем энтропию и инерцию, и будем воображением создавать новые пространства, не применяя силы. Мы станем прозрачными и всепроникающими. Мы не будем занимать места – потому что утратят смысл слова «место», «собственность» и «территория».
Но пока мы не очень прозрачны. И наши физические тела живут на поверхности планеты Земля. Нас тут все больше, а территория одна. И прибавки в ближайшее время не ожидается.
Что значит «жить на своей земле»? Кто этот ее обитатель, который имеет право сказать, что этот конкретный кусочек земли – полностью его, его полная и безраздельная собственность, над которой он имеет полный суверенитет во веки веков?
И как быть, если человек не хочет «жить на земле»? Что если натура у части человечества кочевая?
Принцип «права наций на самоопределение» морально устарел. Устарел, как только стало понятно, что нация представляет собой ментальную конструкцию, что так называемый «народ» – это игра человеческого ума. Что все эти этносы, народы и нации – не более, чем одна из возможных идентификаций. Что они существуют постольку, поскольку находятся люди, которые согласны считать себя их представителями. При этом мы имеем полное право, если захотим, говорить о «народной душе» и «народном духе» (только не надо при этом забывать чистить народные зубы антинацистской зубной пастой).
Но не надо забывать об иных идентификациях и их классификациях. Помимо народов, на белом свете существуют люди различных психологических типов (а также различные классификации этих типов). Существуют так называемые субкультуры, причем я не получаю удовлетворительного объяснения, чем субкультуры, собственно говоря, отличаются от культур. Наверное, тем, что термин «субкультура» появился во времена господства концепции «национальных государств», когда нация была превыше всего, а все остальное получало приставку «недо-».
Когда я слышу или читаю пассажи представителей тех или иных «наций» о «священных правах» этих социальных групп на ту или иную территорию, я всегда вспоминаю эпизод из фильма «Приключения Буратино». Сверчок говорит: «Я живу здесь уже сто лет». А Буратино ему отвечает: «Стооооо?! Ну и хватит с тебя! Теперь я здесь живу!».
Нет такого народа, который бы жил на своей территории «испокон веков». С этой точки зрения, мы все тут оккупанты. Оккупанты-млекопитающие, съевшие яйца динозавров. Оккупанты-кроманьонцы, победившие (и, наверное, тоже съевшие) неандертальцев. Племена же кроманьонцев в бессчетных столкновениях вытесняли друг друга, кочевали с места на место, объявляли территории своим домом, чтобы затем быть побежденными новыми хозяевами.
Создавались и рушились племенные единства, а затем империи. И в итоге люди начали грезить о двух, казалось бы, несовместимых вещах одновременно. Об объединении человечества в единое целое, творческое и дружное, в котором больше не будет войн. Но объединиться так, чтобы это объединение стало объединением нового типа, непохожим на прежние иерархические централизованные империи с метрополией и провинциями. Объединиться так, чтобы это объединение было свободным со стороны тех, кто в него вступает. Вторая же мечта – иметь свой уголок на планете, в котором живущие там управлялись бы со своей жизнью сами, без вмешательства извне. Так началась эпоха, в которой национальные государства отказывались от части своего суверенитета, вступая в добровольные союзы.
Однако сами национальные государства представляли собой унифицирующий подавляющий компонент, и об этом компоненте прекрасно помнили потомки тех, кого вынуждали отказываться от своего языка и прочих культурных особенностей. Они помнили, что почти любое национальное государство само является маленькой империей, и даже более склонной к оппрессии «иного», чем многие империи, дававшие права автономии тем или иным «народам». И в рамках новых межгосударственных объединений внутри вступающих в них национальных государств возникли аналоги антиколониальных движений.
Модерн нес в себе мощный индивидуалистический заряд. Идеологии, утверждающие примат коллектива над личностью (как имперские, так и националистические), подрываются этим зарядом. В новом идеологическом климате по-настоящему суверенной выглядит именно личность. Именно для личностей, согласно новому мифу, существуют государства. Однако «общественный договор» является таковым тоже лишь в мифологеме, поскольку человек, рождаясь, не волен выбирать себе гражданство, а смена гражданства в большинстве случаев представляет собой весьма непростое предприятие.
Представим себе предел развития индивидуалистической парадигмы в ситуации, когда старое понимание принципа суверенитета над территорией сохраняется. Планета окажется разделенной на несколько миллиардов частных территорий, владельцы которых устанавливают на них свои законы. Так оказалась бы воплощена в жизнь одна из рекомендаций «Дао дэ цзин»: «Пусть люди слушают пение соседских петухов и друг с другом не общаются». Однако такой проект может быть реализован только при условии, что человечество состоит именно что из даосов, достигших состояния «совершенномудрия». В противном случае мы получаем ту самую «войну всех против всех». Но в сообществе просветленных существ можно обойтись без права собственности на территорию. Все и всяческие суверенитеты существуют только как средство ограждения себя и своей собственности от враждебных посягательств (под «я» тут может пониматься и «коллективный субъект»). Обратный же принцип – принцип тоталитарного государства планетарного масштаба.
По-настоящему добровольные объединения людей становятся возможными только в нашу эпоху, эпоху создания единого информационного пространства, в котором возможна мгновенная передача информации. Мы можем найти себе единомышленников по духу в любой точке земного шара. Всё в большей степени для человека становятся важны его связи не с непосредственными соседями, но с далекими единомышленниками.
Развитие человечества идет по пути все более свободного формирования идентичностей. Носители этих свободно принятых идентичностей имеют тенденцию формировать как территориальные, так и экстерриториальные сообщества.
Я пониманию стремления людей, считающих себя, к примеру, каталонцами, устраивать свои дела самостоятельно, став независимыми от Мадрида. Однако некоторые борцы за независимость региона хотят, чтобы их государство само стало национальным государством, только меньшего масштаба, и само подавляло бы «чужаков».
Идея местного самоуправления, лежащая в основе регионализма, имеет большой прогрессивный потенциал. Примером тут может послужить Исландия – объединение трехсот тысяч человек оказывается способным предпринять такие реформы, которые не проходят в более населенных странах. Мне вполне импонирует картина мира, состоящего из множества полисов, небольших по численности. Однако подобное планетарное политическое устройство должно будет решать глобальные задачи, не оказаться в состоянии перманентной войны между полисами и каким-то образом предотвращать появление тоталитарных полисов, которые стали бы тюрьмой для значительной части своего населения. Такие полисы возможны только при условии наличия интенсивно развивающегося информационного пространства и все более свободного перемещения людей по планете.
Еще одна серьезная проблема на пути усиления значения местного самоуправления – не допустить культурной примитивизации.
Именно перспективы всестороннего объединения человечества на гуманистических началах дают возможность существованию полисов нового типа. И наоборот, развитие местного самоуправления может послужить объединению человечества, формируя личности с более высоким уровнем политической ответственности и инициативности. Эти два процесса должны идти параллельно, дабы не произошло скатывания к мировой диктатуре или к всеобщей розни, одинаково чреватых деградацией человечества.
Дабы эти процессы могли идти одновременно, необходимо дополнение принципа территориальности, от которого мы на данном этапе своего развития избавиться не можем, принципом экстерриториальности – мирового гражданского общества, способного инициировать и реализовывать проекты глобального масштаба, способствующие выведению человечества на новые уровни социального, научного и культурного развития.
А то к звездам хочется, а в палеолит – нет.
