Стоило человеку обтесать первый скребок, как он тут же начал задаваться вопросом "из чего все сделано". Ведь очевидно же, что мир обтесан как скребок. Изваян, как горшок. Смастерен, как часовой механизм. Написан, как программа. Ну хорошо, написан, как картина. Сочинен, как музыка. Что он там еще? А, конечно, забыл - театр. Человек пытается отождествить мир с тем, что он умеет в этом мире делать.

Множество природ

Одна из ранних работ Шеллинга, если перевести дословно, называется "Заметки к одной философии природы". Именно так, с неопределенным артиклем. Яркое отличие от, к примеру, того же Фихте с его "Ясным как солнце обращением к широкой публике о подлинной сущности новейшей философии". Скромность благоприятствует философии.

Действительно, весомых оснований претендовать на звание "печати философов" не было ни у кого. Претендовали - но как-то безосновательно. Как, впрочем, не закончили в конце XIX века и физику - хотя прямо уже почти что готовы были печатать в учебниках физики слово "занавес" в конце последнего акта пьесы.

Непроверяемо - но и неопровержимо: мир может быть устроен бесконечным количеством способов. И описан бесконечным множеством относительно адекватных описаний. Впрочем, степень нашей адекватности в эпистемологическом плане под большим вопросом - возможно, нашему виду для повышения эпистемологического уровня необходимо прибавить к своему названию слово sapiens еще пять-шесть раз.

Так что такую работу можно было бы назвать еще более устрашающе для жаждущих полной определенности и здравомыслия - "Идеи к одной философии одной природы". Кто знает, сколько их - этих природ. Столько, сколько существует воспринимающих сознаний - или столько, сколько взаимосвязей между воспринимающими сознаниями? Или никакой природы нет вообще?

Приключений концепт "природа", во всяком случае, претерпел за последние две с двумя третями тысячи лет достаточно.

Что такое "природа"?

Слово "природа" претерпело интересные эволюции. В трактатах натурфилософов-досократиков (до нас не дошедших), называвшихся часто "Пери фюзис" ("О природе"), речь шла не о том, что сегодня обычно понимают под словом "природа", а о "природе вещей", о том, что лежит в сущности всего, что есть в мире, о той первоначальной природе, об Архэ, которое не меняется, в то время, как видимость, "поверхность" вещей непрерывно трансформируется. Это то в вещи, что всегда остается самой вещью, ее сутью.

Затем возникли представления о "сверхъестественном", сверхприродном. Поскольку в христианском богословии утвердилась точка зрения, что божество сотворило мир "из ничего", "мир" в итоге утратил собственную сущность, у него не оказалось неизменной природы. Не осталось того Архэ, из которого горшечник мог бы лепить космос-горшок. Вроде была и земля, хотя и безвидна и пуста, и вода, над которой носился дух, и тьма над бездною. Но все это было признано тем самым "ничем". Причем без особой рефлексии относительно того, что это такое - "ничто".

Оказалась забыта концепция (мифологема) хаоса, из которого возникло, согласно эллинским теогониям, все и вся. Забыта была коррелирующая с этим хаосом ("бездной", от глагола "разверзаться") фалесова "вода", анаксимандров "апейрон" ("беспредельное"). Забылся даже Платон, за исключением тимеевской концепции горшечника-демиурга и мира-горшка.

В Индии и Китае мысль пошла иным путем - аналоги хаоса стали мыслиться апофатическим первоначалом. Как ничего нельзя сказать о хаосе, который не есть нечто, так ничего нельзя сказать о Брахмане или Дао. Они - "Не То", хотя из них возникает - реально или иллюзорно - все остальное.

Впрочем, в христианстве тоже появилось апофатика - "апофатическое богословие", согласно которому о божестве нельзя сказать ничего утвердительного - можно говорить лишь о том, что оно "ни то и ни это". Интересно, что если оно не есть никакое "нечто", то о нем, по идее, можно было бы говорить как о "божественном ничто", которое из "ничего" сотворило все, что есть. Это два различных "ничто" - или это одно ничто, и тогда получилось бы, что божество творит себя из себя же.

Однако в апофатической точке христианские апофатики предпочли говорить не о "божественном ничто", а о "сверхбытии", "сверхсущности". И если дао мыслилось даосами как естественность, то христианское божество оказалось сверхъестественным, сверхприродным, выше любой природы. В каком-то смысле только оно и имело природу, сущность изначально - все остальное же получало сущность в виде подарка в ходе творения.

Так и возникла "природа" - то, что не является богом, и имеет эту странную "естественность", которая как бы не вполне естественна, поскольку может рассматриваться как видимость, как иллюзия.

Кстати, в Индии и тут возникло сходное направление мысли - школы санкхья и йога - в йога-даршане использовалась оппозиция "пуруша - пракрити", где пуруша - неподвижный созерцающий дух, а пракрити (это слово можно перевести практически дословно именно как "природа") - нечто танцующее перед взором пуруши и околдовывающее наблюдателя своим танцем. Правда, у пракрити не было создателя. Европейскую сотворенную природу на санскрите правильнее было бы именовать "санскрити" - "искусственно созданное", но не "естественно возникшее" ("пракрити"). Название языка "санскрит" как раз и переводится с санскрита же как "искусственно созданный". На земле - грамматиками-креативщиками. Санскреативщиками.

Затем в ходе университетско-дисциплинарных пертурбаций, дроблений и разделений дисциплин, философия стала заниматься "природой", прислуживая богословию, занимавшемуся всем, имеющим отношение к "сверхприродному". Причем эта урезанная "философия" постоянно боролась за автономию и расширение своего домена, то есть предмета изучения. В результате возникает "деизм" - учение о том, что божество сотворило мир и удалилось от дел творения, мир же работает как сконструированный часовщиком часовой механизм.

После такой экспансии, параллельно с которой происходила секуляризация, нетрудно было вообще выкинуть сверхъестественное из рассмотрения и утвердить его как "ничто" - но уже совсем не божественное. Сверхъестественное исчезло, но естественное осталось. Не имея себе бинарно-оппозиционной пары. Отца убили, но осталась мать - "материя".

Пантеистические концепции - например, учение Спинозы - которые предлагали мыслить как "природу" всю совокупность того, что называли "духом", "сознанием", "материей", "плотью", "телесностью", "мыслью" и т.д. остались в значительной степени маргинальными. Мейнстрим ученого сообщества выбрал мысль о "природе" именно как о чем-то неразумном, косном и инертном.

Но косное и инертное не могло бы двигаться и трансформироваться без первотолчка. Однако перводвигателя, как было решено мейнстримом, нет - значит, природе должно быть свойственно самодвижение. Классический пример - эволюция взглядов Дидро от деизма к материализму (в последнем материи свойственно именно самодвижение).

Интереснейший ход - оказывалось бы, что в самодвижущейся материи имеются начала жизни и, более того, сознания, разума. А когда появилась идея эволюции - можно было бы говорить, что итогом эволюции должно стать божество - божественный космос, "бог все во всем". Можно было бы даже предполагать, что этот венец эволюции в итоге преодолевает временные ограничения, выходит из временной обусловленности - и, оставаясь Омегой, оказывается и Альфой - тем самым Первоначалом.

Мейнстрим на такое ответил словами Ленина, разгневавшегося на "богостроителей" Богданова и Луначарского: "Всякий боженька есть труположество".

Но что же делать с бинарным мышлением, которому очень хотелось заполнить вакуум на месте элиминированного "сверхъестественного". В итоге венцом творения (творение превратилось в эволюцию) был самоназначен человек.

Человек и стал на место "сверхъестественного", заимствовав у него ряд черт. Заметим, что в марксизме мысль оставалась картезиански нематериальной. Вспомним, что тезис "мысль материальна" активно использовали во второй половине XX века (в СССР) адепты учения Рерихов, оккультисты, экстрасенсы, парапсихологи. Это был еретический тезис.

"Природа не храм, а мастерская" - причем непроговариваемый миф Модерна утверждал планету Шелезяку - в этой мастерской должна была быть переделана вся реальность, включая мастерскую. Разумный созданный человеком космос вместо ветхого.

Самодвижущая природа обладала ценностью только в виде венца своей эволюции - остальное же подлежало эксплуатации, переделке и, в перспективе, возможно, полному уничтожению.

Однако экстериоризованная природа, став для человека "Иным", "Чужим", "Другим", привлекала к себе диссидентов - романтиков и их наследников, отказывавшихся идти на матереубийство.

В итоге возникла та оппозиция, которая в ходу и сегодня. Оппозиция "естественного" и "искусственного". Мир делится на мир природы и мир человеческий. Науки делятся, согласно неокантианцам, на "науки о природе" и "науки о культуре".

Человек получает статус "неестественного естественного". В природе все естественно - лишь то, что создано человеком имеет статус "искусственного". Хотя, казалось бы, если человек есть нечто естественное, его производные тоже должны быть естественными - как плотины бобров, как ульи или муравейники.

В итоге в радикально-экологическом сознании человек оказывается вредоносной программой, вирусом, злокачественной опухолью. "Чужое" - это сам человек. Новые романтики же, случается, мыслят себя как "новую расу", как воплотившихся в теле "Чужого" агентов естественности, Природы, которые противостоят поглощению последней Чужим. В свою очередь, противники экологистов нередко воспринимают их как предателей человечества - как тех, кто желает вообще свернуть проект "человечество" как таковой путем отказа от рациональности и возврата в животный мир (или путем прямого уничтожения).

Вот в такое концептуальное место едет человек, желающий выбраться "на природу" из реальности, мыслимой им "искусственной", не-природной, внеприродной, или просто антиприродной. Человек, у которого не оказалось собственной природы - хотя есть геном.

Эта бросающаяся в глаза ращепленность вызывает желание построить новые мосты взамен взорванных - желание снять оппозицию искусственного и естественного, выйти тем или иным образом за ее пределы.

Постструктуралисты пытаются деконструировать само понятие "человек". Физикалисты-этологи - представить человека природным объектом, лишенным "я" и свободы воли продуктом слепого крота эволюции.

Но есть и те, кто пытается мыслить природу как "сверхъестественное естественное", в котором между "человеком" и "природой" нет пропасти, в котором каждое существо есть индивидуальный элемент целого, сам являющийся целым. Те, кто восстанавливает на новом витке концепт "тождества микрокосма и макрокосма". Те, дает существующему презумпцию жизни, свободы, разумности и любви.

Те, кто полагают реальность совокупностью глаз, исполненной очей, смотрящих друг в друга - и "мир" как перекрестие этих взглядов.