Friday, November 10, 2017

Говорят, что сверхцивилизации должны создавать артефакты, которые мы могли бы заметить. А раз мы их не замечаем, то никаких сверхцивилизаций в доступной нашему наблюдению части Вселенной нет.

А кто нам сказал, что такими артефактами не могут являться звезды? Нам что, так хорошо известно, как они возникают? Мы что, так хорошо умеем отличать "естественно возникшее" от "искусственно созданного"? Пожалуйста - перед нами огромные генераторы энергии. Мало того, сама звезда как таковая может быть живым существом или неким аспектом живого существа, являющегося энергетическим донором.

Но не будем мелочиться - только гамбургский счет! Кто сказал, что таким артефактом и источником энергии не является гипераналог взрыва сверхновой - Большой взрыв и наша Вселенная, возникшая в его результате?

А вообще, Генис высказал очень толковую мысль, что научная фантастика является продолжением не литературы, а теологии. То же самое касается научной полемики относительно "внеземных цивилизаций". И да, в споре Шкловского и Лема на тему последних я, безусловно, на стороне Лема.

Рыба-филосось по имени Платон

Не всякая рыба, живущая в историко-философской реке, удачно пробирается сквозь плотину деконструкции.

Рыба-филосось по имени Платон словно живет по обе стороны этой и других возможных плотин - то ли имеет особый пропуск, позволяющий ему проходить через революционные кордоны даже и с “волчьим паспортом” матерой контры.

Платон - то ли сама вода историко-философской реки, то ли умеет в ней растворяться и неожиданно вновь из нее появляться, в качестве ее “водяного”, особого стихийного духа этой среды.

От рек перейдем к морям. Планктон аристотелевской мысли тоже мал - однако его единичности значительно больше по размеру, чем молекулы платоновской воды. С космической высоты времен “смерти метафизики” планктон сливается с цветом моря и даже может придавать морю другой цвет - однако легко поглощается умеющими нырять в глубокие слои китами деконструкции, пеленгующими отличное от воды движение. Что же до платоновской воды, в которой живет аристотелевский планктон - то она не остается в китах и ими не переваривается - но поступает снова в мировой философический океан, иногда выбрасываясь фонтанами, вспышками-протуберанцами, очередным революционным возмущением философского океана.

Ирония в том, что эту революционно-водную основу Платона отчетливо ощущают как раз не деконструкторы (чаще всего - либералы и левые по политубеждениям), но консервативные революционеры (Дугин). Платон - вода философского проекта. Вода именно в фалесовском смысле. Платон - первоначало проекта, его архэ. Все появляется из него и в нем постоянно способно исчезнуть.

Платон не систематичен, его мысль даже и по форме представляет собой поток, в котором структуры встают, подобные дворцам джиннов, и вновь в потоке исчезают - и венцом этого исчезновение становится платоновский переход к недискурсивному познанию идеи блага, познанию как экстазу и инсайту.

А потому в отношении Платона плохо работает деконструкция. Точнее, не работает вовсе - поскольку придется деконструировать саму воду, разлагать ее на водород и кислород, что потребует переорганизации не просто философии, но всей модели европейского знания, после которой закончится сам проект “философия”, начатый в свое время эллинами. Такая деконструкция, впрочем, возможна - после нее теперешняя “философия” будет изучаться разве что в курсах первобытной истории, подобно наскальной живописи или черепкам на неолитических стоянках.

Новой водой новой философии при подобной радикальной смене парадигмы - парадигмы парадигм - может стать к примеру, что-либо, видящееся сегодня мейнстримом научного сообщества как неуместная синкретика или инокультурное “до-философское варварство” (к примеру, индийского корня, с принципом медитативного постижения природы сознания - весьма распространенная в западном мире ныне альтернатива, вполне готовая заменить нынешнюю находящуюся едва ли не под ударом “идеального шторма” академию).