Согласно логике превосходнейшего онтологического доказательства, совершенное - если и поскольку оно совершенное - не может не существовать. Классические возражения на него скучны и бескрылы. Но можно продолжить эту логику смелее, чем это делали ограниченные афинско-иерусалимской догматикой Ансельм Кентерберийский с некоторой частию схоластической братии.
Совершенство может и существовать и не существовать. Оно одновременно существует и не существует - мало того, вместе с тем еще столь же одновременно и не существует и не не существует. К этой сияющей танцующей апофатической легкости прикоснулся лишь ареопагит Дионисий - и - ох, неспроста к его имени ныне принято прибавлять приставку “псевдо”. Он - Дионисий - и существует, и не существует - как божество, к которому, согласно строгой апофатической мысли, неприложимы предикаты “существования” и “несуществования” - и, может быть, недаром (но бесплатно) имя его отсылает к Дионису, которого Ницше называет философом.
Понятие “существования”, особенно пропущенное сквозь мясорубки богословско-философских мануфактур, фабрик и конвейеров, выглядит многократно проштампованным на 3D-принтере - для каждой вещи, для каждого “нечто/некто” универсума - чугунным утюгом на шее, кирпичом для тоталитарно-детерминированной стены, изучение которой - с целью вящего укрепления - предписано в школах.
Многие множества вхожих в круг ограниченных людей почитают в субтильном рафинаде апофатического рассуждения не более, чем словесную эквилибристику. Не более? Надо бы спросить у канатного плясуна - у него - там, на проволоке, над агорой - может быть иное мнение о значимости владения искусством поддерживать эквилибриум, то бишь сохранять равновесие. Сложны замки тюрьмы сознания - потому парадоксальны сочетания концептов, которые могут взломать их.
Однако эквилибристика апофатической диалектики только кажется сложной - это с непривычки - хотя может ли состояние удивления, с которого, по Аристотелю, начинается философия, стать привычным? Посему точнее сказать - от неготовности удивляться, всматриваться в антиномический парадокс. Тоталитарная логика однозначности - не друг парадоксу. Для нее нет Иного - есть только бесконечные складские полки инвентаризованной собственности.
Сложна простота - и проста сложность: как без этой формулы прикажете выбираться из каменного века, с его “простыми” одиночными камнями и “сложными” конгломератами их? И вот этот каменный язык должен стать хотя бы алюминиевым - чтобы преодолеть земное тяготение - но и на нем до звезд не долететь. Гиперсветовым и сверхпространственным должно стать средство языкового сообщения, чтобы прикоснуться к нереальной сверхреальности.
Несуществование дает существующему особую прозрачность, делает его невесомым - потому столь невесомыми и выглядят парадоксальные апофатические аргументы. Сверхреальность сверхсуща - она неизмеримо больше существования и неизмеримо меньше несуществования. Она подобна осенней паутинке на тихом дуновении ветерка и висящим в пустоте горам на даосских картинах. Она легче нейтринного потока, пронизывает без препятствия все кажущиеся плотными формы, но постоянно является Кельвинам как Хари - несуществующая - но более, чем существующая.
Существование без несуществования не существует - становится тяжелым призраком, каменным червем в глубинах поверхностности. Прозрачность и невесомость - свободная прозрачность может, как Чеширский кот, быть и видимой, и невидимой, а свободная невесомость может спускаться на землю и удаляться от нее, не прилагая усилия. Это и есть чудо - а в реальности чуда исчезает грань между так называемым “сном” и так называемой “явью”, разделить которые, как писали китайцы, не мог даже Желтый Первопредок.
