Пустота, полнота и формы

Пустота прекрасна. И именно поэтому она полна.

Полнота прекрасна. И именно поэтому она пуста.

Формы не существуют. И это делает их прекрасными в бесконечной степени.

Существующее неформально. И это делает существование форм осмысленным.

Идея добровольности воплощения

По доброй воле мы находимся в этом мире, на этом глобусе - или по принуждению? 

Если по принуждению, то что это - плен? рабство? долговая яма? тюрьма? скотный двор? 

А если добровольно - что тогда? игровая площадка? школа? стройка? творческая мастерская? мы тут добровольцы на фронте? или разведывательная группа? (мы можем предположить, что условием этой задачи является отсутствие памяти о сделанном выборе).

При всей неоднозначности вопроса, меня больше устраивает вариант добровольности. Доказать ни тот, ни другой вариант невозможно. А вариант добровольности, на мой взгляд, расширяет сознание и диапазон возможных действий. 

В этом случае оказывается некого винить - и можно разбираться в ситуации без фрустрации.

Хотя ни к какой модели не надо привязываться. Идея добровольности воплощения вполне может нанести человеку психотравму при попытке ее адаптации - вину человек перенесет на себя, обидится вместо мироправящих внешних сил на свое высшее "я", которое за него что-то там решило, а человек теперь страдает.

Так что каждому помогает свое. И в свое время.

Немного альтернативной истории религий

Жаль, что улус Джучи (Золотая Орда) не принял буддизм по примеру хана Хубилая. Тогда монголы бы сильно смягчились, стали бы засылать на Русь проповедников дхармы - и теперь мы бы имели христиано-буддийское двоеверие. Полагаю, было бы интересно и перспективно. Вернее, даже троеверие - поскольку буддисты могли бы поступить со славянскими божествами так же, как Падмасамбхава с тибетскими (в тибетской традиции утверждается, что в состоянии глубокой медитации он обратил местных божеств в буддизм и они стали бодхисаттвами и дхармапалами).

UPD: А если бы потом буддизм приняли вайнахи (чеченцы, ингуши) и другие народы Северного Кавказа... Были бы как тибетцы - которые упоминались в китайских хрониках как свирепейшие горцы. И проповедовали бы чеченские ламы сейчас дхарму по всему белу свету - после депортации. В компании с тибетцами.

Немного о различных коннотациях слова "социализм"

Рассказывали мне в детстве, что в СССР - социализм, а в США - капитализм. И вот приехал я три года назад в США - и увидел, что социализм - это как раз вот в них, в США этих самых. Точнее, его тут гораздо больше, чем в СССР - если брать этический облик социализма, как он социалистами описывался, и забыть про "госсобственность на средства производства". Сплошное "человек человеку друг, товарищ и брат", волонтерство, доверие, взаимопомощь, соборность (тьфу, коллективизм, альтруизм и всякое такое). Космические корабли бороздят большой театр.

Социализм - хорошее слово. Не надо его использовать в качестве ярлыка и ставить его в один ряд с "козлами", "дерьмом" и тому подобными лексическими единицами. Все просто - социализм есть там, где есть гражданское общество. И чем более развито это гражданское общество, тем более развитый социализм в этом месте оказывается построен.

Полезно бывает понимать термины буквально. Ведь в слове "социализм" есть одно сплошное общество, а государства нет никакого. И госсобственность на средства производства тут совершенно ни при чем - тут со стороны марксистов произошло типичное воровство бренда. Подлинному социализму в равной степени противостоят тоталитарный государственный механизм и полный распад общества на атомы (последние две вещи тесно связаны между собой, взаимопроникают и следуют друг за другом).

Кисельные барышни в метеоритном болоте

Некто или нечто - возможно, необычные метеориты - вошли в зону притяжения планеты, но не разбились, а стали совершать некие нетривиальные для метеоритов действия. Немудрено - ведь это были не простые метеориты, а необычные.

"Мы вошли в соприкосновение с двенадцатью разумными расами, причем три из них - негуманоидные. В каких отношениях мы находимся с этими негуманоидами, сам Горбовский, наверное, не может сказать: вступили мы с ними в контакт или не вступили, а если вступили, то по обоюдному ли согласию или навязали им себя, а может быть, они вообще воспринимают нас не как братьев по разуму, а как редкостное явление природы, вроде необычных метеоритов" (Стругацкие, "Малыш").

А как необычные метеориты, которые склонны называть себя homo sapiens, сумели бы обнаружить негуманоидную разумную расу? Не то, что живую - но именно разумную? Если ее представители могут принять людей за метеориты - значит, сами они людям должны казаться, к примеру, чем-то вроде луж слизи. Далекой от белковости. И это теоретически не самый тяжелый случай.

Боюсь, что сию разумную цивилизацию сначала осушат, приняв за болото, а потом опять заведут унылую шарманку об одиночестве человека во вселенной. Если, конечно, в том болоте не утонут. А если заподозрят болото в разумности - то шансы болота на осушение могут резко увеличиться. 

Хотя разумные метеориты, падающие в разумный кисель в полном дружественном метеоритнокисельном взаимопонимании - как это, наверное, прекрасно. 

И не болото там, и не слизь. А кисельные барышни.

Некроредукция

Некроредукция, производимая новоевропейским научным мейнстримом, предполагает рассмотрение любого исседуемого объекта как неживого, неразумного и лишенного сознания - пока не будет доказано обратное.

Конечно, такой подход сильно облегчает манипуляции с объектами. Лягушек в школах только недавно перестали резать. Как-то уже неудобно стало в этой сфере декларировать неприкрытое картезианство, предполагавшее, что животные являются автоматами.

И стало неудобно совсем не потому, что кто-то доказал, что лягушки - не автоматы. Неудобной становится сама некроредукция, сам ее принцип. 

Этот принцип неэтичен в своей основе. Чисто эпистемологическая (познавательная) строгость - вещь, конечно, достойная, но к ней примешивается предельный утилитаризм и гордыня "царя природы". Если полноту жизни, разума и сознательности обозначить единицей, а полное отсутствие всего перечисленного - нулем, то получится, что рассматриваемый принцип дает полную презумпцию именно нулю. А я никак не могу считать ноль более строгой и научной вещью, чем единицу или бесконечность.

Я полагаю, что этичный подход к объекту исследования должен быть прямо противоположным. Пока убедительно не показано обратное, следует допускать, что он живой, сознательный и разумный. И элементарная частица. И облако. А если не облако само по себе, то некие комплексы атмосферных явлений (для нас - комплексы, а в себе - целостности). И придорожный камень. И звезды с планетами. И лягушки. 

И даже люди.

Мантика и астрология как методы постижения движущих сил исторического процесса - Часть X введения к трактату "Механизмы империосферы"

Написано в соавторстве с Федором Синельниковым

Часть X введения к трактату "Механизмы империосферы".

Желание научиться предсказывать “нашествия иноплеменных” так же органично для человека, как и предсказывать затмения солнца или размер урожая. События личной биографии, личной истории - и истории общей, истории сообществ - были предметом самого пристального внимания человека, никак не менее пристального, чем события астрономического, метеорологического, геологического или биологического порядка. Человеческий порядок вещей и внечеловеческие сферы представлялись частями единого процесса космической трансформации, “перемен”. Загадка “перемен” - “откуда все пришло и куда все подевалось” - видимо, была основным вопросом древней философии как в Элладе, так и в Индии и Китае.

Некоторые трансформации совершенно очевидным образом были подчинены некоему принципу, в них прослеживались закономерности. Закаты сменялись новыми восходами, деревья теряли листья, которые затем распускались вновь. Лучше всего предсказывались астрономические события - а также те явления, которые были с ними связаны. Особняком стояли кометы и затмения, вызывавшие ужас, но некоторые особые люди имели знание о том, каким закономерностям подчиняются и затмения.

Другие же трансформации происходили (и происходят поныне) нежданно-негаданно - извержения вулканов, цунами, землетрясения, ураганы, климатические аномалии. К таким плохо предсказуемым трансформациям относились и исторические события.

Как результат запроса на информацию о будущих событиях индивидуальной и общественной жизни, появляются разнообразные мантические техники. Эти техники могли быть более или менее алгоритмизированы - или же, напротив, иметь ярко выраженный субъективный, интуитивный, творческий, волюнтаристский характер. Техники эти могли давать свободу интерпретациям или же выдавать практически однозначные ответы. В своем рационалистическом пределе мантические практики дали, к примеру, систему гаданий по “Ицзин” (“Книге перемен”) - к этому гаданию обращались и правители Поднебесной, приступая к государственным делам.

В Вавилоне родилась астрология, которую можно считать разновидностью мантики. Главное отличие между астрологией и другими видами гадания - в том, какой именно предмет избирается в качестве указателя, транслятора информации. Мантика основана на принципах аналогии, соответствия и резонанса - на них выстроена фактически значительная часть традиционной китайской мысли, одной из основ которой на протяжении тысячелетий как раз и был трактат “Ицзин”, обросший (что едва ли не уникально для мантической практики) многочисленными слоями письменных комментариев весьма высокой степени рационалистичности, поскольку оказался объектом рефлексии многих поколений китайских интеллектуалов.

И вот на этих самых принципах - аналогии, соответствия и резонанса - первоначально, как нам представляется, и была основана астрология с ее системой соответствий между различными вещами мира. За точку отсчета и гадательный инструмент в астрологии были приняты небесные явления - это было гадание “по звездам” (или “на звездах”). Этот вид гадания тоже оказался высокорационалистичен. Возможно, и существовали в каких-либо традициях гадатели на падающих звездах - но история данных о развитых системах такого гадания не сохранила.

Астрология оказалась теснейшим образом связана с математикой (в ее “нумерологическом” аспекте). Звезды можно было лишь созерцать - с ними невозможно было производить мантических манипуляций, как со внутренностями животных или со стеблями тысячелистника. Движения планет, Солнца и Луны на фоне “сферы неподвижных звезд” хорошо поддавались математическому описанию. Взаиморасположения светил на фоне неба, координаты которого были заданы “неподвижными звездами”, и стали основой астромантической системы. В Месопотамии эта практика, по одной из версий, стала развиваться после того, как несколько происшедших затмений хронологически оказались связаны со смертями нескольких правителей - в результате чего астрология в месопотамских культурах стала развиваться под патронажем государственной власти. Сложилась идея, что вещи мира в момент своего появления на земле получают некую матрицу, в соответствии с которой они и будут впоследствии развиваться. И определяется эта матрица положением светил на небе во время рождения, создания или зачатия той или иной вещи - государства, семьи или отдельного человека.

Таким образом, благодаря астрологии небо и земля оказываются связанными друг с другом. Трансформации надлунного мира коррелируют со всеми без исключения трансформациями мира подлунного. Торжествует принцип “что наверху, то и внизу”. В результате астрология обретает статус интеллектуальной дисциплины, “науки” - в том числе и в эллинистическом мире. Четкое философское обоснование астрологии дает философия Аристотеля. Неподвижный Перводвигатель, будучи абсолютным благом, целью (“финальной причиной”) всех вещей космоса, как бы притягивает их к себе - в результате чего приходят в движение небесные сферы, одна за другой - и, наконец, через эти сферы импульс движения передается вещам подлунного мира. Мантическим наследством остается в астрологии сам факт корреляции между небесными и земными событиями - остальное же достаточно строго рационализировано. Такая картина прекрасно укладывалась в свойственное эллинской философии представление о тотальности мирового закона.

Однако оставалась одна, но весьма существенная сложность. События индивидуальной и общественной жизни предсказывались куда хуже чем затмения, вызывая сомнения, в какой консерватории и что именно надо подправить. Несовершенен инструментарий - или же неверен сам принцип?

Вопрос этот осложнялся внешними историческими обстоятельствами - борьбой различных институтов, которым был по тем или иным причинам небезразличен интерес человека к своему будущему и к будущему его сообществ, к закономерностям течения жизненных событий, разворачивания ситуаций.

Оценка познавательных характеристик тех или иных практик не является нашей задачей. Мы вполне можем предположить, что гадатели и астрологи, а равно и практикующие иные методы, могли во многих случаях успешно добиваться результатов. Однако в данном случае нас интересует иная плоскость рассмотрения проблемы, плоскость историческо-социальная, социально-психологическая, столкновение дискурсов и картин мира.

В эллинской культуре у философов и астрологов в области прогностики были серьезные конкуренты в виде некоторых жреческих институций. Гадатели по внутренностям животных не всегда хорошо относятся к гадателям по звездам - и наоборот. В конкурентном социальном пространстве практикующие различные методы для достижения сходных целей являются соперниками. Наиболее желательным вариантом для участников такого соревнования является устранение соперников с конкурентого поля. Гадательные жреческие корпорации - например, институт дельфийского оракула - был чрезвычайно влиятельным в греческом обществе и оказывал существенное влияние на политическую жизнь, на ход политической истории Эллады. Духовная власть таких корпораций не была тотальна в силу независимости различных жреческих и мистических сообществ друг от друга.

Одним из таких сообществ во многом и была первая из известных нам “философских” школ - Пифагорейский орден (союз). Философской она была прежде всего потому, что именно Пифагор и ввел в обиход слово “философия”. По сути это была нетрадиционная духовно-мистическая община, в которой пользовались уважением и разрабатывались различные интеллектуальные практики - созерцание, размышление, логика и т.д. Аналогом такой общины в Индии можно считать различные школы шраманского периода - в частности, буддизм и джайнизм. В Китае же можно привести в пример даосские и иные школы. Ясперс назвал этот период формирования независимого нетрадиционного мировоззрения - эмансипацию человека от родо-племенного сознания с его не подлежащей сомнению традиционной картины мира - осевым временем. Пифагорейский союз попытался составить конкуренцию жреческим сообществам и, несмотря на разгром кротонского центра, попытка во многом удалась. Влияние пифагорейцев было достаточно велико, хотя и носило теневой характер - можем вспомнить, что Платона, желавшего воплотить в жизнь свой проект идеального полиса, с диктатором Сиракуз Дионисием Старшим сводили именно пифагорейцы. Затем появились иные школы, разношерстный индивидуалистический социальный слой софистов, платоновская Академия, перипатетики, Стоя, Сад Эпикура - и в итоге инициатор эпохи эллинизма Александр имел Аристотеля в своих учителях и почтительно разговаривал с киником Диогеном, не удосужившимся при виде царя даже подняться на ноги - что, конечно, немало нам может сказать о величии и значении философии, которые она приобрела за пару веков.

Видимо, как раз в эллинистическую эпоху астрологические практики получают распространение и в Элладе, а затем и в Римской империи. Скорее всего, именно в их контексте и в синкретическом гностицизме в целом и пытались осмысливаться исторические закономерности - в пределах мифа о мировой деградации, хотя и с исключениями, типа учения Эпикура о принципиальной неизменности мира.

Впрочем, другие способы предсказания будущего оставались в культуре. Даже и философы видели и с увлечением толковали сновидения - вспомним хотя бы сон Сократа, который увидел себя выпускающим в небо прекрасного лебедя, а затем впервые повстречал своего будущего ученика Платона и понял, что сон этот был о нем самом и о его ученике.

Реальность как тренажер, или "Лошадью ходи!"

Жизнь человека соткана из вопросов, на которые он пытается дать ответ. Может быть, он знает ответы заранее. Может быть, сами вопросы фиктивны. Может быть ответов нет вовсе или правильны сразу несколько, а реальность вариативна. Но если все же оформить конкретный вызов как вопрос, то этот вопрос, скорее всего, окажется частным случаем общей онтологической, эпистемологической или этической проблемы.

Жизнь человека является манифестацией вопросов, на которые нет ответа. Нет четкого, однозначного ответа - с печатью из близлежащего филиала академии наук, заверенного подписью настоятеля районного монастыря. Точнее, соответствующие бумаги со всеми причитающимися аксессуарами все равно приходят - их нам постоянно засовывают в почтовые ящики информационных хранилищ нашего сознания. Некоторые поступают сообразно авторитетным предписаниям. Но послушание авторитету - это ответ на другой вопрос. А от конкретного вопроса человек ушел, переадресовав его авторитету.

Сопротивляться ли злу силой? От этого вопроса невозможно скрыться даже в сурдокамере. Как реагировать на реалии, представляющиеся недолжными, неправильными?

Оценка конкретной ситуации в большой степени зависит от контекста.

К примеру, контекст может быть учебным. В идеальном, рафинированном варианте такого контекста, когда учителя - именно учителя, совершенные существа, желающие ученику блага и ведущие его по пути реализации его собственных самых высоких целей, а не скрытые или явные садисты-властолюбцы, прокручивающие через мясорубку пушечное мясо - ученик полностью доверяет учителю. Обучение может быть связано с неприятностями. Учение требует энергетических затрат, материал сопротивляется. Учитель может намеренно ставить ученика в сложные, экстремальные ситуации - в целях вывода ученика на новые уровни сознания, владения инструментами, понимания.

В этих ситуациях учитель не воспринимается учеником как зло - даже если возникает эмоциональный отрицательный аффект с переносом вины на наставника, интеллект и воля возвращают человека из ситуации войны с учителем к процессу обучения. Хотя, конечно, проблемные ситуации могут заронить в ученике серьезные сомнения в учителе - и только самому ученику решать, не пора ли ему от учителя уйти и не ошибся ли он в выборе учителя ранее (следующие авторитету не могут избавиться от свободы выбора, даже если хотят - поскольку каждый акт их послушания сопровождается решением продолжать следовать авторитету, новым подтверждением, новой росписи на доверенности, хотя это решение может приниматься уже по привычке, полуавтоматически - но привычка не отменяет свободу, а лишь несколько затуманивает ее).

В силу социального характера человеческого существа, концепция учебной ситуации входит составной частью в практически любую картину мира. Однако существуют такие картины мира, в рамках которых любую ситуацию можно рассмотреть как учебную. Мало того, при внимательном рассмотрении практически любая развитая картина мира самостоятельной личности именно такова - хотя в критических ситуациях сознание человека может сужаться и картина мира измениться на более грубую, эгоистическо-инфантильную (картин мира у человека существует в количестве более одной, они меняются, бывают осознанными и неосознанными, одобрены волей или осуждаемы, добровольно принимаемые или навязывающие себя человеку).

Такие универсализирующие идею обучения картины мира могут быть как религиозными, так и атеистическими. Принятие некоторого универсального "Ты", выступающего в роли сопровождающего весь жизненный процесс учителя, можно условно назвать "религиозным" вариантом концепции "существования-как-обучения". Это "Ты" может именоваться словами "бог", "ангел", "даймон", "космос", "любовь", "благо" и другими словами, которыми человек может обозначать высшую реальность. Иной подход - акцент на самом процессе обучения, на ситуации, на обучающемся "я" и учебном "оно". В таких картинах ситуация является безличным учителем, а учителем личным является сам обучающийся, учащий сам себя, и ситуативно принимаемые им личностные не-универсальные наставники.

Итак, "Жизнь-как-обучение" предполагает, что любая жизненная ситуация, в которой оказывается человек, может быть интерпретирована им как ситуация учебная. Оппозиция учебы и работы (дела, игры и т.д.) в такой картине мира снимается. Любое обучение есть предельно реальная жизнь и наоборот. Тренировок и репетиций не предусматривается - человек постоянно в центре шоу, но одновременно любая игра есть тренировка.

Человек может быть очень раздражен, если ему предложат оценить как учебную ситуацию, которую он не хочет таковой считать. Хуже идеи учебы тут может быть только идея игры, о которой тоже хорошо бы сказать несколько слов ниже.

Дело в том, что основные этические истины сугубо субъективны в высшем смысле этого слова. Выдвигать утверждения типа "все к лучшему" человек имеет моральное право только в отношении самого себя или сугубо абстрактно, подразумевая исключения для тех, кто не желает по тем или иным причинам относиться к миру подобным образом. Советы имеют смысл только тогда, когда их просят - причем только в том случае, если есть надежда, что совет будет услышан, правильно понят и имеет шанс быть воплощенным в жизнь.

Поэтому часто выглядят неуместными советы терпящим бедствие, как им относиться к происходящему. Они вполне могут в нем нуждаться - но они могут его не услышать. Они могут счесть советчика непрошенным виртуальным гостем из более благополучных частей мира, которые смотрят на страдания, как на шоу, в ходе которого можно без серьезных реальных затрат испытать толику сострадания и даже прослезиться.

И тут - как это часто бывает - налицо этический цугцванг, тупик. Потому что трудно молчать, если видишь, что действие человека может еще больше ухудшить его ситуацию. Но при этом сам советчик не должен быть слепым вождем слепых, вытащить бревно из своего глаза, исцелиться самому, прежде чем браться за лечение. Но кто из живущих без своего бревна в глазу?

Еще сложнее становится ситуация, если дело касается не одного человека, но целого сообщества. Например, населения осажденного города или страны, ведущей войну, участников конфликта групп людей.

Как быть, если одни представители осажденного города считают, что нужно открыть врагу ворота во избежание гибели городского населения, а другие считают, что нужно оборонять город до последнего вздоха последнего его жителя любого пола и возраста? Как быть, если одни считают убийство недопустимым для себя ни в каком случае и ни в каком случае не могут его одобрить - а другие считают преступниками тех, кто не берет в руки оружия для защиты города? Что делать, если одни хотят учиться любви к врагам и непротивлению злу насилием, а другие хотят учиться сражаться - причем и те и другие готовы учиться бесстрашию? И что делать тем, кто находится в других местах, но кому небезразлична судьба этого города или страны? Что делать тем, кто видит весь мир единым целым - тем, кто понимает, что от поворотов ситуации в этом городе и вокруг него зависит судьба целого континента или планеты?

Да, ситуация в которой находятся такие неравнодушные, тоже может быть вопринята ими как ситуация учебная. В которой выбор неочевиден - в которой ты можешь быть в любой момент осужден за свою позицию теми, кому ты сочувствуешь, за кого переживаешь.

Учиться, учиться и еще раз учиться. Причем почти что всему сразу - тому, чего требует ситуация. И понимать, чего именно она требует, что почти никогда поначалу не очевидно.