О культуре чувств

Если предположить, что существуют некие религиозные чувства и они могут быть оскорблены, то что может оскорбить их больше, чем идея сакрального, системы табу, иерархии "духовной" и "светской" власти?

Мистический анархизм XXI века

Мистический анархизм нового века - это, с одной стороны, развитие некоторых традиций русской религиозной философии (Чулков, Мережковский, Бердяев, Налимов, Даниил Андреев), с другой - восточных учений (в особенности, дзэн-буддизма), западных - методологический анархизм Фейерабенда, трансперсональная интегральная философия Уилбера и т.д. Однако речь в данном тексте пойдет не об истории этого концепта и не о учениях его создателей и разработчиков. Ниже автор постарается изложить свою собственную точку зрения на проблематику мистического анархизма.

Что такое “мистический анархизм”?

Словосочетание “мистический анархизм” состоит из двух в той или иной степени скомпрометированных частей. Слова, как о том знали еще в Древнем Китае, имеют обыкновение портиться, изнашиваться. И тогда люди либо очищают их значение, “исправляют имена” (таковы конфуцианцы), либо наполняют их новыми смыслами (это своего рода продолжение “порчи”, но вместо старой вещи может родиться на свет новая - таковы многие научные и философские термины, первоначальное значение которых уже мало кто знает и мало кто об этих значениях задумывается), либо, наконец, просто перестают использовать данное слово, вводят новое (“не вливают новое вино в ветхие мехи”) или замолкают вовсе (“пресечение имен”, путь даосов).

Слово “мистика” происходит от греческого слова “тайна”. Важным элементом эллинской духовной жизни были мистерии (“таинства”). Общепринято, что они назывались так потому, что мист не имел права выдавать “тайну” мистерий, не имел права рассказывать непосвященным о том, что с ним происходило во внутреннем, “эзотерическом” кругу. Но вероятна и иная этимология - не обязательно претендующая на вытеснение первой, но могущая ее дополнить. Тайна мистерий не просто не может быть рассказана, поскольку превышает возможности человеческого несовершенного языка, являясь чистым интегральным переживанием, для которого нет слов в языке, предназначенном для функционирования человека в реальности консенсуса.

Именно так понималось слово “мистика” в христианском богословии. Мистическое богословие - это богословие апофатическое, “отрицательное”. Оно пытается сказать о том, о чем сказать невозможно, при отчетливом осознании этой невозможности. Высшая божественная реальность находится за пределами всех возможных определений, и в отношении ее возможны не утверждения, но лишь отрицания, разговор о том, чем эта реальность НЕ является. Аналогична позиция брахманизма, выраженная в знаменитом “Нети! Нети!” (“не то! не то!”) Упанишад. Наиболее радикальной выглядит позиция буддистов, чья апофатика в итоге дала обратный катафатический результат - в буддизме восторжествовала концепция “анатмавады”, учение о “несуществовании” высшей реальности (а в пределе - какой бы то не было реальности вовсе, ответствование “нет” на любое утверждение).

Конечно, в историческом христианстве сохраняется и налет поверхностного эзотеризма - таков, например, запрет не-христианам присутствовать при таинстве “пресуществления”. Но, возможно, существует и более утилитарная мотивация у такого запрета, происходящая от тех времен, когда христианские общины подвергались преследованиям и собирались втайне не потому что так хотели, а потому, что иначе не могли. Все-таки евангельские тексты прямо указывают на открытый характер проповеди (“не ставят свечу под спудом” и “не может укрыться город, стоящий на верху горы”) - хотя есть и противоречащие моменты (“не мечите бисера вашего перед свиньями”).

Однако впоследствии термин “мистика” оброс некоторыми дополнительными коннотациями - впрочем, допустимо говорить, что произошла реанимация коннотаций, имевших место в эллинской среде, для которой это слово было элементом естественного языка. Словом “мистика” стали называть любое загадочное событие или учение, говорящее о неких незримых силах. В эпоху торжества “проекта Просвещения” под словом “мистика” стали понимать как традиционную религиозную, так и оккультную сферу - все то, что не поместилось в научную парадигму. Слово “тайна” приобрело свое первоначальное значение, раздвоив свои смыслы - мы имеем “сверъестественную” тайну и “естественную” (которой занимаются конспирологи всех мастей). Редуцирование значения выражается в том, что тайной считают нечто скрытое, спрятанное, что можно отыскать, выведать, отгадать.

Однако высокое значения слов “тайна” и “мистика” иное. Мистично то, что открыто и светит всем - но не всем заметно, поскольку они предпочитают смотреть на другое. Это очевидность, которая не видна по причине нежелания использовать зрение. Это беспредельное, которое открывается в переживании, но о котором можно дать понять другому лишь намеком, да и то при условии, что другой человек готов воспринять этот намек.

В современном мире слово “мистика” осталось как будто бы ничьим. Оно полузабыто. Оно перестало быть жупелом для сциентистов, бьющихся с “фундаментализмом” и “креационизмом”, оккультисты предпочитают идентификационный лейбл “эзотерика”, а христиане-традиционалисты (по крайней мере, в России) также скорее дистанцируются от этого термина, предпочитая отечественный аналог или вовсе занимаясь преимущественно политическими вопросами - вопросами власти. А потому этот термин вполне можно реанимировать, вернув ему его высокие смыслы.

С другой стороны, для наших целей можно использовать и иные термины - например “метафизический анархизм”, “универсальный анархизм”, “онтологический анархизм”. Но все они тоже не смогут выразить все желаемые смыслы в их полноте, отображая лишь один из аспектов концепта.

Теперь обратимся ко второй части рассматриваемого словосочетания. Понятия “анархизм” и “анархия” долгое время употреблялись исключительно в политических и политологических дискурсах, получая как позитивную, так и негативную смысловую и эмоциональную нагрузку. Иные, внеполитические аспекты реальности политическими анархистами учитывались редко, что приводило к казусам и оксюморонам, о которых мы поговорим ниже.

Начнем с наиболее яркого примера возможного взаимонепонимания при употреблении термина “анархия”. Часто под словом “анархия” понимается состояние общества, когда отсутствует центральная власть и ее силовые и административные структуры, и имеет место “война всех против всех”, разгул бандитизма и бесправия. Однако такое понимание “анархии” как раз и представляет собой первый из обещанных оксюморонов. Называть такое состояние безвластием - значит впадать в противоречие. Власть в состоянии агрессивного дискретного хаоса не уничтожается, но лишь распыляется, усиливаясь на микроуровнях - а значит, весьма существенным образом ограничивает свободу индивидуума. Каждый хулиган микрорайонного уровня в этом случае может сказать: “Государство - это я”.

Политические анархисты прошлого в лице лучших своих представителей, естественно, отвергали такую позицию. Но они считали приемлемым силовой захват власти для реализации своих ценностей, пусть и на микроуровне - а такие локальные массовые агрессивные захваты примитивизируют социум.

Многие современные анархисты, в частности, сторонники движения Occupy, отказались от идеи насилия. Возможно, слова “анархия” и “анархизм” в силу имеющихся в массовом сознании коннотаций и не являются лучшими для наших целей. Может быть, было бы уместно предложить относительно новый термин, такой, как вводимое Налимовым понятие “акратия”. Однако, даже если вводить новые термины, мне представляется уместным использовать и термины, вынесенные в название этого текста, поскольку они несут заряд провокативности, способствующий лучшему настрою воспринимающего и дающего ему некоторые культурные линки, пусть и отчасти “битые” или направляющие не совсем в нужную сторону.

Безусловные ценностные приоритеты мистического анархизма (как его видит автор – здесь и далее в тексте) – свобода как условие проявления любой активности, любовь как сущность реальности и основа взаимоотношений между людьми, творчество как реализация принципов любви и свободы.

Исходя из этих тезисов, мистический анархист считает позитивным и желательным увеличение степеней свободы отельных личностей и человеческих сообществ, за исключением тех случаев, когда временное увеличение свободы в малом влечет за собой обратный результат – существенное уменьшение свободы. Таковы действия, проистекающие из эгоизма и незнания, мотивированные желанием самоутверждения и получения удовольствия в ущерб другим существам и самому себе.

Таким образом, два полюса, задающих пространство становления в свободе – состояние бездушной неспособной к творчеству и любви, полностью лишенной свободы шестеренки в механизме – и состояние полной и совершенной божественной свободы, соединенной с безграничной любовью и неограниченной творческой способностью. Такое творчество имеет лишь одно псевдоограничение – оно не приводит к ограничению свободы других живых существ. Божественное творчество не знает подневольного материала.

Диктатура может казаться прогрессорской. Во времена войн и других форс-мажорных обстоятельств люди часто добровольно-принудительно передавали власть единоличному лидеру или лидерской группе. Однако от этого положения дел, характерного для обезьяньей стаи, путь развития пролегает к сетевому самоуправлению, к творческому действию и реагированию, когда каждый является потенциальным лидером, работающим с другими в команде, а не в конфронтации. Если применить метафору из области музыки, путь идет от шарманки или музыкальной шкатулки – через оркестр, играющий под руководством дирижера по нотам музыку, написанную композитором – к интернациональному джазу, в котором каждый совершенствуется как исполнитель, дирижер и композитор, к импровизации, где каждый – актер, сценарист и режиссер.

Временный успех прогрессорских диктатур оплачивается той или иной степенью атрофии творческих способностей человека. Прогрессорство – принудительный или форсированный «извне» вывод из патологического состояния – всегда оказывается похоже на ройзмановский «Город без наркотиков» или большевистское «железной рукой загоним человечество к счастью». Соблазн и огромная проблема в том, что человек попадает во множество ситуаций, в которых он не может обойтись без насилия. Таково, к примеру, воспитание детей. Но и в этой сфере общая тенденция в наиболее динамично развивающихся культурных зонах мира – минимизация принуждения, осознание недолжности манипулирования детьми путем формирования связи между виной и болью.

Вероятно, человечество не может прямо сейчас отменить государство, даже если  бы мы могли выставить этот вопрос на референдум и выиграть. Власть должна исчезнуть не только из центра, но и с периферии. Не только в средоточии, но и на местах. Чтобы не было государства как манифестатора идеи принуждения, следует, по совету классика, убить государство в себе. Перестать быть носителем идеи насильственной власти, перестать стремиться к господству над вселенной и ее обитателями. Иначе при ликвидации центральной власти власть переместится на улицы, в подъезды, в квартиры – перейдет к тем самым маленьким тиранам микромасштаба. Поэтому лозунг улицы «мы здесь власть» метафизически и этически ошибочен. Мы здесь не власть и не стремимся ею быть. Мы здесь свобода, любовь и творчество. Где есть они – там нет места власти. Безвластные – эти три сильны абсолютно. Сильны без насилия. Парадоксально и антиномично сильны эти бессильные – поскольку их не может коснуться никакая враждебная сила. «Совершенная любовь изгоняет страх».

Поэтому целью стремящегося к благу человека не должен быть захват власти в городе или мире. Путь Сократа привел его к торжеству суда и чаши – путь ненасилия, путь собеседования. Путь Платона привел его к жизненной драме – тот пытался воплотить в жизнь идеалы казненного учителя с помощью сиракузских тиранов. Иисус призвал нас вложить мечи в ножны и не становиться большими или главными, не делаться учителями и наставниками, но и никого таковыми не называть. «Нас» – не только тех, кто сегодня называет себя «христианами». Но всех тех кто стремится к свободе, любви, истине и благу – и пытается понять, какие пути ведут к этой цели, какие средства при достижении ее пригодны.

Таков этико-политический аспект той концепции, которой я затрудняюсь дать имя. Но, как говорится в “Дао дэ цзин”, “велят обозначить иероглифом - называю “дао”. И мне представляется допустимым реанимировать для этой цели словосочетание “мистический анархизм”.

“Анархическими” обычно называют себя движения, которые в отношении так называемой "религии" декларируют антиклерикальную, атеистическую или “богоборческую” направленность. Анархизм же мистический оставляет только антиклерикальную составляющую. Мы полагаем, что атеизм и богоборчество анархистов были прежде всего исторически обусловлены и явились реакцией на формирующиеся в обществе образы божества как мирового тирана, во многом поддерживающиеся клерикальными структурами и эксплуатируемые ими.

Мистический анархизм, безусловно, предполагает ненасильственное сопротивление тиранам, склонным формировать патологические иерархии. Однако такое сопротивление предполагает пребывание в свободе - если не телом, то духом и хотя бы частично умом. Необходимо некое представление о свободе, устремленность к ней, если угодно - вера в нее. Осознание реальности как реальности страдания - первая благородная истина буддистов - ведет их к осознанию причин страдания и пониманию, что страдание может быть прекращено, и что есть путь, позволяющий его прекратить. То же верно и в отношении власти-принуждения. Чтобы осознать реальность насилия и принуждения, нужно расширить сознание и выйти за пределы чисто политической сферы. Этим путем вполне успешно пошел, к примеру, Мишель Фуко, анализировавший “распыленные” в социуме властные структуры и отношения. Власть и принуждение проявляются в человеческом обществе множеством различных способов, причем способов совсем необязательно политических - в отношениях родителей и детей, учителей и учеников, врачей и пациентов. Но не стоит останавливаться на этом уровне. Проблема власти укоренена в глубинных структурах нашей психики, нашего сознания. Она проявляет себя в этических системах, в метафизико-философских концепциях, в онтологии и гносеологии. Освобождение должно предполагать пересмотр всей человеческой реальности - как внешней, так и внутренней - на предмет выявления моментов обусловленности и принуждения.

Мы недаром вспомнили буддистские учения. Другие направления индийской мысли - индуистские - целью пути живого существа, в том числе пути философского, видят именно освобождение. Освобождение индивидуальное (мукти) и освобождение всеобщее (мокша). В отношении освобождения можно применить ту же схему “четырех благородных истин”, только на месте страдания окажется обусловленность, а на месте нирваны - мукти/мокша.

Такого рода освобождение включает в себя и освобождение социально-политическое, но мистический анархист вовсе не ограничивается этим уровнем рассмотрения проблемы. Полное и окончательное освобождение предполагает избавление от зависимостей любого рода, включая зависимости биологические. Полное освобождение бесконечным образом максимизирует творческую способность и возможность самораскрытия в любви. Последнее в свою очередь необходимо для максимизации свободы, без любви свобода стала бы эгоистической и эмпирическая свобода в итоге сузилась бы вплоть до полного своего исчезновения.

Абсолютный тиран, имея, казалось бы, неограниченную свободу, на деле лишен свободы почти в той же степени, что и его подданные, марионетки, шестеренки и поглощаемая пища. Свобода раскрывается в интерсубъективности. Тиран же лишает себя приставки “интер” и погружается в солипсический мир, куда он пытается укрыться от паранойи, которую вызывает у него сама идея Другого, манифестируясь в сознании тирана различными конспирологическими построениями. Такой тиран - мальчик Кай, в одиночестве и холоде выкладывающий из льдинок-людей слово “вечность”, и полагающий, что будет заниматься этим вечно - то торжествующий по этому поводу, то ужасающийся этой мысли. Он оказывается полностью обусловлен своими взаимоотношениями с материалом, все его мысли поглощены тем, чтобы материал остался тем, чем его сделал тиран, и не восстановил свой человеческий - или иной, но свободный, любящий и творческий - образ. Полностью же свободное творчество - это со-творчество, когда снимается оппозиция творца и материала, исчезает инструмент - и остается танец вечно влюбленных. Короля делает не только свита, но и самые последние рабы. Покой, как об этом прекрасно говорили эллинские философы, недостижим для стремящегося к власти, последняя несовместима с философскими добродетелями. Даже превращенные в винтики, рабы могут ожить и взбунтоваться. Голливудские кошмары “бунта машин” - ничто в сравнении с паранойей тех, кто пытается забивать микроскопами гвозди и превращать людей в роботов. Даже тот тиран, который желает власти только для того, чтобы обезопасить себя и остаться, наконец, в одиночестве, оказывается неспособен это сделать, неспособен избавиться от подозрения, что он “здесь” не один. Псевдосвобода тирана - это его попытка ограничить себя своим эго, запереть себя внутри весьма узких границ, каким бы великим и обширным этот тиран себе не казался. Его владения фатальным образом от него отчуждены, он владеет ими лишь внешним, формальным образом. Внутренний мир своих жертв тиран игнорирует, не желает о нем знать, поскольку превращает людей в функцию, нарушая категорический императив. Только когда Другой является целью действия, когда действие совершается во благо и во увеличение свободы другого - только тогда открывается его сокровенное, его внутренняя сущность, скрытая для недружелюбного взгляда. Свобода тирана - это свобода Наполеона на острове святой Елены. Для него, как для Остапа Бендера в минуту отчаяния, Рио-де-Жанейро исчезает, и остается только Шепетовка, о которую разбиваются волны Атлантического океана.

Высшее “я” человека, с точки зрения мистического анархиста, богоподобно. Апофатическое божество катафатически раскрывается именно как свобода, любовь и творчество. Поэтому прокопать онтологическую пропасть - и даже провести простую демаркационную линию - между божеством и человеком окажется весьма и весьма затруднительным. “Вы боги”, - сказано в Танахе и повторено в Евангелии. “Я и Отец одно” - и “вы во Мне, и Я в вас”. Бог творит нас, нами и через нас. Мы со-творим с Ним и друг с другом. При этом, как нам представляется, не совсем уместно именовать Бога местоимением третьего лица, как кого-то внешнего, и забывать местоимения других двух лиц, первого и второго, что Бог раскрывается и как “Я” (к примеру, “Я” монистических учений Индии), и как “Ты” иудео-христианской молитвенной практики и индуистского бхакти.

С точки зрения некоторых трансперсональных психологов и философов, многие психологические феномены хорошо интерпретируются при принятии пластичной концепции, согласно которой мы продолжаемся за пределами того, что привыкли считать собой. Человеческое “я” (или, чтобы не возражали буддисты, не “я”, и не “человеческое”, а просто “сознание”) простирается далеко за пределы эго и привычного ему хронотопа, локальностей и темпоральностей. Познающий обнаруживает в себе глубинные пласты психики, войдя в которые, он обретает новый взгляд на реальность, которая становится связанной, интегрированной - вплоть до того, что предстает единой. Реальность обнаруживает себя как “я”, “ты” и “оно” одновременно. Таким образом, познающий идет путем перманентной психоделической революции - имеющей как индивидуальный, так и всеобщий аспекты. Его сознание расширяется и интегрируется - и включает в себя все более широкие круги реальности, вплоть до единства с универсумом. Но вбирает оно их не путем ущербного тиранического поглощения, но путем свободного со-творческого взаимопроникновения. Вбирая, оно одновременно отдает себя - и в этой отдаче все обретает. Для такого сознания Другой перестает быть Чужим, но становится Другом, с которым нельзя разлить водой, “неслиянным и нераздельным” - друзья едины и множественны одновременно, в любви и дружбе снимается антиномия единого и множественного. Вероятно, уместно говорить не только о божественном единстве, бинарности или троичности, но и о божественной множественности.  Это реальность полного взаимопроникновения, не препятствующего уединению - в противоположность тираническому миру атомизированных толп.

Тиран же закрывает для себя возможность подобного расширения. Будучи единоприроден с универсумом, он закрывает его часть и называет эту часть “собой”, предельно минимизируя степени своей свободы и пытаясь компенсировать образовавшуюся нехватку псевдосвободой насильника и покорителя, словно испытывая неутолимую жажду. Но такая фрустрация преодолевается только снятием барьера между “я” и “не-я”, экзистенциальным принятием категорического императива, отказом от двойных стандартов. Короче говоря, свобода немыслима вне любви, а любовь немыслима вне свободы. Попытка лишить любимого свободы изгоняет любовь, а утверждение свободы без любви приводит к рабству не только жертв тирана, но и самого тирана.

Именно поэтому категорический императив не ограничивает свободу, но подразумевает ее. Будучи условием для любого проявления, свобода не может быть отделена от любви и в ее отсутствии исчезает. Впрочем, в отсутствии этих двух немыслимо никакое бытие, никакая реальность, поскольку последние имеют свободу и любовь своей природой, основой, поддержкой, божественной благодатью, духом. То, что эгоистическому сознанию может казаться извне налагаемой дисциплиной, цепями культуры, диктатом “суперэго” - может являть собой, напротив, врата освобождения, свет в конце туннеля. Но следует отчетливо понимать, что таковы - то есть имеют освобождающий характер - только те проявления культуры, которые соответствуют принципу категорического императива. Привязанность к остальным ограничивает свободу, поскольку такие культурные явления стали симулякрами входа, нарисованной на стене дверью. Таковы многие растерявшие благой смысл  феномены культурной жизни человечества. Показательно, что когда человеку наступают именно на эти атавистические мозоли, он реагирует наиболее болезненно - в частности, неконтролируемыми выплесками гнева и агрессии. Во многом именно такие реакции лежат в основе так называемых “оскорбленных религиозных чувств”, ходового товара на сегодняшних социально-политических рынках.

Чем выше уровень интеграции сознания - тем выше уровень свободы. Из этого следует, что энтропийная дезинтеграция минимизирует степени свободы - а именно ограничения на пути такой дезинтеграции воспринимаются эгоистическим сознанием как вопиющая несвобода. Другое дело, что сам по себе принцип энтропии сомнителен с этической точки зрения - и мистический анархист не видит ничего странного или антропоцентристского в применении к, казалось бы, чисто естественнонаучным категориям этического критерия.

Учение об эволюции во времени произвело на человеческое сознание существенный освобождающий эффект. Принцип силы, господствующий в древних установлениях, более не получал поддержки от традиционных институций, так как в модернистском сознании эти институции потеряли свой статус. Парадоксальным образом, только после дарвиновского учения о вполне насильственном естественном отборе и могла серьезным образом укорениться в человеческом сознании - сознании не редких единиц, но хотя бы небольших групп - идея о том, что высшая реальность не имеет отношения к “силе”, она ненасильственна, что любая так называемая сила (реализационная способность) есть сиддха, побочный эффект на пути освобождения. И если силу обретают ради силы, то путь заходит в тупик. Этот принцип ненасилия был проповедан Иисусом, но не получил должного развития в историческом христианстве. Был он намечен также в буддистско-индуистской идее ахимсы и в даосском учении “у вэй” (недеяние) - “умеющий ходить не оставляет следов”. Дао действует без усилий.

О высшей реальности уместнее говорить как о ненасильственной постольку, поскольку насилие является ненадежным скрепляющим инструментом. Силовая тираническая единоличная самодержавная власть рассыпается - соединяет лишь свобода и любовь. Самодержавие имеет дело либо с соперниками, либо с рабами-марионетками. Таким образом, если бы высшая реальность объединяла мир силой, было бы невозможно говорить об универсуме как о целостности, поскольку никакая целостность не смогла бы существовать. Имеющие место патологические иерархии, использующие насилие, являются паразитическими образованиями. Они могут утверждать себя лишь постольку, поскольку используют принцип свободы и любви. Так же и ложь жива лишь крупицами правды, придающими ложному построению подобие истинности.

Отсюда следует интересный вывод. В историческом христианстве существует идея “попущения” - божество “попускает”, то есть позволяет существовать злу, для вразумления или наказания «заблудшего». Мистического анархиста украшает гносеологическая скромность Ему не стоит делать вид, будто ему известен ответ на вопрос, на который Сиддхартха Гаутама отвечал апофатическим «благородным молчанием». Это вопрос о причинах возникновения зла и неведения – кармы, авидьи и сансары. В христианской традиции он облекся в концептуальную материю, которая получила имя «теодицеи», «оправдания Бога» - вопроса, как всеблагость божества сочетается с тем, что воспринимается нами как зло и несовершенство. Как правило, ответы на этот вопрос либо этически и/или логически ущербны, либо представляют собой парадокс, антиномию, нечто подобное чаньско-дзэнским гунъаням-коанам.

Мистико-анархический вывод – в этой реальности, в которой мы обнаруживаем волю, стремящуюся к господству и принуждению, «зло» (которым мы и называем, в частности, такую самоутверждающуюся за счет других волю) «попускает» добро. Это самое «зло» не в состоянии без добра, без свободных, любящих и творческих «энергий» (назовем их условно так, дабы отличать от принуждающих «сил») существовать. Оно способно лишь на алгоритмические повторения, штампы и шаблоны, паразитизм, халтуру, присвоение и профанацию. Самоутверждающиеся индивидуумы находятся в состоянии перманентной конкуренции между собой – и даже (может быть, в первую очередь) с теми, кто не играет в их игры, сводящиеся к играм в «царя горы» и «выпиванию моря». Отказавшиеся от самоутверждения не мыслятся игроками в качестве таковых - поскольку эгоистическая фантазия ограничена своим эгоизмом и не в состоянии допустить существование, свободное от эгоизма. Дабы получить конкурентное преимущество в борьбе с себе подобными, они вынуждены пользоваться творческими наработками, сделанными существами, находящимися в не-эгоистических состояниях. Чем меньше эгоизма, тем больше творчества. Эгоисты вынуждены совершать ходы, дестабилизирующие их систему, идти на риски, ввергать свою социальную машинерию в зоны бифуркации. И в результате вырастают одуванчики или иные из «ста видов цветов», взламывая асфальтовую двухмерную поверхность их соревновательных площадок. На месте Бастилии может образоваться танцпол, а на асфальтовом поле вырасти даже и не алюминиевые и не только огурцы. Так, к примеру, движется технический прогресс. Творческие силы ученых приводят к трансформациям социальной реальности, вовсе не ожидаемым заказчиками. Классический пример – синтез ЛСД и программы экспериментов с этим веществом, реализовывавшиеся Пентагоном – и это только одна из многих подобных причин, послуживших почвой для прорастания цветов психоделической революции, которая, возможно, является одним из аспектов наступающего «нового осевого времени».

Итак, Бог для мистического анархиста катафатически открывается сквозь такие понятия, как свобода и любовь, но не власть – если, конечно, не начинать использовать парадоксальные словосочетания типа «власть свободы», «власть любви» или даже «власть свободной любви». Они в известной степени уместны, поскольку над свободой и любовью ни у кого власти быть не может. Они дышат там, где хотят. Но называние высшей реальности «властью» даже и в этом смысле весьма опасно, так как может вести к тому, что образ высшей реальности окажется подобием образа вполне земных властей. Империя пытается нарисовать на небе саму себя и выдать этот рисунок за божество. В этом свете по-новому раскрывается ответ лежащего возле бочки Диогена стоящему, пришедшему к нему (не наоборот) Александру: «Отойди – ты загораживаешь мне солнце». Вот достойный ответ философа на претензии империи.

В силу вышесказанного в высшей степени позитивным следует считать процесс десакрализации власти. Это процесс есть социальное проявление разотождествления образа Бога с образом власти. Земная власть перестает восприниматься как божественная, богоподобная, учрежденная и санкционированная свыше – а, с другой стороны, божество теряет тиранические черты в сознании человека, которые последний в ослеплении фальшивым светом земной власти божеству присваивал.

Процесс детиранизации образа Бога – вторая сторона этого позитивного процесса. Вполне предсказуемым образом эта детиранизация на одном из первых своих этапов привела к открытому богоборчеству, атеизму, материализму и секуляризации. На этой волне и развилось «классическое» отношение революционеров – в том числе и анархистов – к таким понятиям, как «божество», «религия», «мистицизм» и всем, с ними аффилированным. Сходным образом в свое время поступили буддисты в отношении брахманической традиции. Отличие в том, что буддисты оставили идею духовного пути и развивали учения о сознании, а европейский путь Модерна подразумевал технический и социальный прогресс.

Однако божественная реальность, открывающаяся в человеческом сознании, никуда от отсутствия привычных именований не исчезала. Свет «идеала», который озаряет человеческую душу, мог быть называем «добром», «любовью» или иными словами, которые вполне мог использовать и атеист – не встраивая их в свою онтологическую картину мира.

А вот с этой самой онтологической картиной в Новое время возникли существенные сложности - они касались соединения этой картины со стремлением человека к освобождению. Вполне вероятно, что Томас Гоббс и Рене Декарт – отцы механицизма – сознательно или не очень транслировали через свои философские построения дух абсолютной монархии, характерной для Европы XVII века. Феодальная метафизика уступает место тоталитаризму, коррелировавшему как с фундаменталистским протестантизмом, так и с абсолютизмом. В XX веке две полярные метафизические тенденции привели с одной стороны, к появлению тоталитарных режимов в России и Германии, а с другой – к формированию либеральных демократий.

Новоевропейский тоталитаризм имел свои онтологические корни в детерминизме ньютоно-картезианской парадигмы. Фактически, эта картина мира вводила новое божество. Суровое, безжалостное, безличное, но предсказуемое. От его имени могли говорить ученые, заменяя своим сообществом церковные корпорации. Божество деистов, которыми и были как Декарт, так и Ньютон, сотворив мир, удаляется от дел – следовательно, оно открывает себя именно в непреложном мировом законе. Затем у материалистов божество исчезает как таковое, а божество мирового закона остается. Оно не может слышать молитвы, но оно реагирует на заговоры, заклинания и магические формулы. Оно подобно духам, которые вызывают шаманы. Могущественное, оно может выполнять требования человека. По отношению к безличному человек не чувствовал себя рабом. Поклонение природному закону сочеталось с непрекращающимся бунтом против налагаемых им ограничений.

Однако многие сферы просто не попадали в сферу рассмотрения адептов новой религии – сциентизма. Не попадали – или отрицались. К таким областям относились, к примеру, особые, не-будничные состояния сознания, такие как транс и сновидение.

В течение трех сотен лет две тенденции – тоталитарная и либеральная – сосуществовали в жизни европейского человечества. Они странным образом сосуществовали в одних и тех же высокоинтеллектуальных головах, в которых, кажется, даже не зарождалось рефлексии относительно имеющегося фундаментального противоречия. Те самые люди, которые отстаивали независимость людей от сословного и иного рабства, в области онтологии занимали позиции, которые исключали свободу из картины мира как таковую. Общая картина мира типичного интеллектуала-модерниста оказывалась разорванной, поскольку они боролись за социальную свободу, которая не имела никакого онтологического обоснования. Напротив, это основание имел тоталитарный проект «научного устроения общества», в котором шестеренкам мирового механизма соответствовали люди – винтики механизма социального. В этом мире – от Спинозы до марксистов – свобода оказывалась лишь «осознанной необходимостью». И лишь такие титаны мысли, как Кант, могли противопоставить свой голос мейнстриму.

Это противоречие сохраняется и по сей день, несмотря на то, что, начиная с середины позапрошлого века,  был запущен процесс «смены научной парадигмы» - сначала в логике и математике, затем в физике, психологии, лингвистике и других областях знания. Он имел несколько общих черт. И одной из этих черт отказалась детоталитаризация науки, возвращение в науку понятия свободы. Не только свободы исследования – в социальном плане некоторая критическая масса входящих в научное сообщество ученых поддерживала свободу исследования и, шире, вообще идею социальной свободы – но и свободы как онтологического и гносеологического принципа.  Наиболее яркие примеры – плюралистические подходы к аксиоматике, идея «применимости модели» и, наконец, квантовая механика с ее «принципом неопределенности», вероятностным подходом и фактической заменой понятия «закона» термином «тенденция». Железное кольцо мировых законов в сознании передовых мыслителей стало разгибаться.

Наконец, вторая половина прошлого века оказалась отмечена несколькими прорывами в области философии науки. Я прежде всего имею в виду нашумевшие работы Томаса Куна и Пола Фейерабенда. Фактически они утвердили принцип гносеологического плюрализма, согласно которому существует неопределенное множество вариантов «работающих» картин мира и могущих в них работать познавательных методик.

Вторая половина XX века – это прежде всего время «молодежной революции», которую я предпочитаю называть революцией психоделической. «Расширение сознания», о котором нам говорит эллинизм «психеделос» – понятие  значительно более широкое, чем круг культурных явлений, связанных с «галлюциногенными» психоактивными веществами. Произошел и продолжает происходить переворот в сознании человека, в частности, связанный со снятием штампов и блокировок, преодолением ксенофобии и шовинизма в самых различных сферах культуры – в том числе в науке и философии. Сознание и мышление человека становится гораздо более гибким и пластичным. Начинает происходить глобальный культурный синтез на гораздо более глубокой основе, чем раньше. К примеру, наконец оказались востребованы достаточно широким кругом людей – в том числе и интеллектуалов – наработки не-европейских культур. Реальность для психоделического революционера открывается как бесконечно сложная. Она может оказаться любой – познание ее, таким образом, оказывается одновременно ее творчеством. Той самой теургией, о которой грезили младосимволисты. Реальность, будучи в своих высотах-основах реальностью божественной, актом и выявлением божественного творчества, имеет божественные свойства – свободу и любовь. Поэтому она не навязывает себя, не заставляет нас познавать себя только каким-то конкретным методом и более никаким, не имеет для себя привилегированных единственно истинных моделей и единственно истинного, но ограниченного языка описания, «сакрального языка» и «догматики».  Человек свободен познавать ее любым способом и в любую сторону. Главное условие повышения адекватности познания в таких условиях – понижение степени эгоистичности самого познающего, искажающей познавательно-творческий единый процесс тенденциозностью и халтурой. Упрек в том, что такой подход сделает автоматически истинным любой поверхностный бред графомана-дилетанта можно отклонить – поскольку адекватным оказывается только познание вдохновенное, то есть ведущее по пути интеграции сознания и культуры. Человек может идти во все стороны, но на каждом из этих путей бывают тупики, ловушки и иные свойственные каждому конкретному пути особенности – каждый путь имеет свое «лицо».

Новая расширенная «метакартина мира» рождает такие концепции, как множественность миров-слоев-реальностей, Мультиверс. Наконец, это идея мира-как-сознания, мощно поддержанная вливанием индуистско-буддистской мысли. Эта идея словно растворяет жесткость мировых структур. Материя оказывается «грубой» формой сознания – с другой же стороны, сознание можно рассматривать как уровни утончающейся материальности.

Таким образом, как уже говорилось выще, мистический анархизм имеет дело не только с социальной и этической стороной реальности, но пытается подходить к реальности целостно и подвергать пересмотру в духе любви и свободы онтологические и эпистемологические установки. Лейтмотивом мировой культурной истории остается преодоление человеком барьеров и ограничений, преодоление самого себя, выход за собственные границы, в трансперсональные внечеловеческие и сверхчеловеческие сферы. Перманентный революционный прорыв - вплоть до воссоединения с самой высшей реальностью, полной интеграции сознания, которая, видимо, именовалась в восточнохалкидонитской традиции «теозисом», в буддистской – окончательным «просветлением» или «пробуждением», у индуистов – «освобождением», у даосов – соединением с Дао.

О социально-политической сфере мы тут говорить практически не будем. Текущая политика и социальность требуют оперативного реагирования в каждом конкретном месте и времени с учетом по возможности всех важных аспектов ситуации. Поэтому руководствуется мистический анархист во всех своих действиях - и, в частности, принимая политические решения – принципами свободы, любви и творчества, умножения их проявлений в человечестве, на планете и во всех мирах.

Любопытный ФБ

Заходишь в ФБ - а он каждый раз спрашивает: "о чем вы думаете?" Об чем думает такой папаша? Да обо всем. Каждая мысль имеет своим бэкграундом универсум. И незачем мельчить. А то неизбежно начинает казаться, что человек что-то скрывает. Граждане! не таитесь, Большой Брат смотрит на вас с надеждой - а вдруг вы наконец избавите его от его непомерности...

Скорая философская помощь

Вот существует такая вещь, как психологическая помощь. Люди обращаются к специалистам по вопросам собственных проблем в душевной жизни. А по вопросам логики и философии каждый судит кто во что горазд, принимает на веру самые нелепые концепции, которые, кстати, часто корежат человеку психику - а обратиться ему и некуда, если философическую каку проглотил случайно. Не в деканат же философских факультетов ему звонить. Пора открывать службы скорой философской помощи.

Как не пойти?

Пасмурно, не те лидеры, только проснулся и не успею позавтракать - а как не пойти-то? Да, не Таксим, а Октябрьская. Ну и что? Дома сидели все нулевые. Удивительно, что перестали. И это хорошо.

Творческая ущербность сил контроля

Технический прогресс во многом двигали и двигают вперед военные заказы. Так повелось еще с лорд-канцлера Британской империи и по совместительству идеолога науки Нового Времени Фрэнсиса Бэкона, который советовал ученым отвлечься от схоластических абстракций и направить свой ум на решение насущных практических вопросов - например, как создать нержавеющую сталь, так потребную человечеству (ну, в конечном итоге - а в первую голову, британской армии, конечно).

Поскольку интернет разработан под патронажем военных, трудно было бы ожидать, чтобы в сеть не были встроены некие инструменты контроля за происходящим в ней. Надежда свободных людей в том, что сеть, тем не менее - саморазвивающееся образование. А потому ее развитие и развитие технических средств сделает ее развитие более быстрым, чем развитие средств контроля за нею. Эта гонка - технологий контролирующих и технологий, выводящих из-под контроля - один из нервов подковерной интернет-жизни.

С одной стороны, гражданское общество пытается отстаивать идею приватности, минимизировать контроль. С другой стороны, процессы глобализации и интеграции, а также некоторые вполне понятные человеческие потребности (например, определить свое местоположение на местности) приводят к тому, что все большая часть человеческой жизни оказывается в доступе для специальных служб, у которых на вооружении находятся мощные современные технические средства слежения и сбора информации. 

Однако уходящие от контроля могут пользоваться еще более современными методами (поскольку им не нужно, к примеру, утверждать их использование, проходя через бюрократические иерархические процедуры), а также использовать нелинейные ходы и несимметричные ответы, находя дыры в сетях ловцов. Они просто имеют возможности оказаться быстрее. И второй значимый момент в этом противостоянии - можно предположить, что определенные качества сознания людей, стремящихся к свободе, активизируют и совершенствуют их творческие способности. Силы контроля всегда творчески ущербны, поскольку двойной стандарт имеет свойство в итоге балансироваться. Ограничение свободы других приводит к ограничению и внутренней свободы человека, к блокировке его творческих способностей, к шаблонному мышлению. А потому, повторяем, есть надежда на то, что контроль над человеческой жизнью не станет тотальным.

Призываем еще раз читателей в России не считать события, связанные с "делом Сноудена", малозначимыми и несравнимыми с беспределом российских властей. Если общество в странах Запада смирится с контролем подобного рода, трудно будет рассчитывать, что российская власть, которой местное гражданское общество может противодействовать весьма в малой степени, не воспримет происходящее как карт-бланш на куда более масштабные и грубые действия в отношении тех, кого она воспринимает не как граждан, но как контингент или человеческий материал.

Электронная слежка - угроза мировому гражданскому обществу

В Соединенных Штатах Америки и Англии разворачивается скандал, грозящий распространиться и на другие страны либеральной демократии. Под угрозу поставлены базовые, ключевые права граждан, закрепленные в конституциях (там, где они есть). Газеты Washington Post и Guardian опубликовали информацию, согласно которой спецслужбы (в частности, NSA, Агентство национальной безопасности США) осуществляли масштабнейшие акции по секретному сбору информации из социальных сетей и других электронных средств передачи информации, таких, как телефонные сети и банковские операции.

Показательна типичная реакция людей в России, относящихся к наиболее европеизированной части населения страны. “А разве можно было предполагать, что дело обстоит как-то иначе? Это же очевидно! Таковы власти, и они везде и всегда поступают подобным образом”. “Подумаешь! Ды вы сравните с тем, что у нас в России творится!”

Творится. Станица Кущевская, бутылки из-под шампанского в отделениях милиции - список не имеет обозримого конца и края. А в Африке творится много чего еще. Даже главы государств бывают по совместительству людоедами. Дело не в этом. А в том, что если падет Запад, человечество если и не падет, то встанет перед грандиозными проблемами. Иные культурные зоны пока не могут предложить моделей, сочетающих свободу индивидуума со уровнем солидарности более качественным образом, чем это сделано в тех же Соединенных Штатах или Европе. Урезание или ликвидация либеральной демократии в этих регионах может стать для человечества тяжелейшим испытанием, планета может войти в эпоху господства диктатур - вплоть до мировой диктатуры.

Поэтому живущим в России происходящие коллизии между властью и гражданским обществом на Западе не должны быть безразличны. Практически неизбежной злорадной реакции российских властей - “вот видите, у них тоже никакой свободы!” - следует противопоставить поддержку - в том числе и информационную - гражданского общества стран Запада, а в конечном итоге и планетарного гражданского общества, частью которого являемся и мы с вами.

Для самих же США и Великобритании это поистине грандиозный скандал, чреватый самыми серьезными последствиями как тактического, так и стратегического характера - все-таки люди в этих странах росли, зная, что тотальная слежка - это удел подданных в государствах-концлагерях типа сталинского или маоистского. Среди возможных эффектов наличествует и импичмент Обаме, который заявил, что знал о слежке и ее масштабах и поддерживает эти меры. А если говорить о макроуровне, то ситуация может стремительно развиться как в сторону ужесточения государственного контроля за гражданами и резкого урезания их свобод, если граждане смирятся с политикой властей, как это имеет место в России - или же гражданское общество одержит весьма важную победу и усилит свое влияние, а общество выйдет на новый уровень самоуправления. Конечно, в наличии имеется и весь спектр промежуточных вариантов.

Российская пресса по разным причинам не уделяет этим событиям достаточно внимания. Проправительственные СМИ колеблются. Обвинить Запад в двойных стандартах и нарушении прав человека? Но слежка за электронными средствами связи в максимально возможном технически масштабе является мечтой российской власти, которую она не слишком-то и скрывает. “Либеральные” (в данном случае, с приставкой “псевдо”) СМИ, видимо, не очень хотят компрометировать свою “землю обетованную”, о которой “либо хорошо, либо ничего”.

Сквозь "принуждение к альтруизму" и "разумный эгоизм"

Общество, как и мир в целом, всегда находится в родовом канале, находится в процессе трансформации. Но этот поток не всегда течет одинаково. Спокойные места с заболоченными отмелями и омутами сменяются стремнинами с порогами, водоворотами и водопадами. 

Общества - как на Западе, так и на Востоке - то ли уже вошли, то ли начинают входить в зону бифуркации, в зону творческого хаоса, чреватого новым космосом. Может быть, это очередное рождение будет быстрым - или же трудным и продолжительным. Но роды начались, и младенец в материнской матке не останется. Однако процесс рождения, как знают психологи, задает рождающемуся некую матрицу, которая определит во многом его дальнейшую жизнь, качества психики и черты характера. 

Каково оно будет, это новое общество? Предсказывать просто, когда трансформация происходит постепенно. Но практически невозможно предугадать, каковы окажутся реалии после прохождения ситуацией точки бифуркации, после революции. Любая мелочь, любой камешек, любое, казалось бы, незначительное событие в этот хаотический период могут оказать существеннейшее влияние на то, какими окажутся контуры новой реальности. 

Велик соблазн в такие моменты окунуться в “злобу дня”, пытаться решать сиюминутные проблемы и добиваться неких партикулярных выгод. Исходя из этих прагматических соображений, формировать союзы, бороться за власть - то есть стремиться в первую очередь к тому, чтобы водовороты перемен вынесли на некую вершину социальной пирамиды именно “твою” силу. Поддавшийся такому соблазну человек полагает, что достигнув этих сиюминутных целей, получив в результате перемен силовые инструменты, он реализует свои более глубокие цели потом, оказавшись у власти. 

Но это иллюзия. Оказавшись порабощенным сиюминутным, человек останется подчиненным так называемой “логике событий”. То, что руководило человеком в процессе революции, сохранит свою власть над ним и впоследствии. 

Такова основная проблема каждого конкретного человека в его “переходном возрасте”. Именно в этот период для человека предельно актуализируется проблема его идеала. Предельного - или даже запредельного - идеала. Забвение этих идеалов в критический момент приводит к тому, что в следующий раз человек о них вспоминает только тогда, когда наступает следующий кризис.

Многие люди в России и в мире просто не нуждаются в каком бы то ни было внешнем принуждении и контроле. Они не грабят, не воруют, не насилуют, не убивают не из страха перед властью, а просто потому, что иначе не позволяет им жить их совесть. Ими руководит на их жизненном пути жажда познания, сострадание, творческий импульс. Их мир - это мир будущего, описанный, к примеру, братьями Стругацкими. Их мир - это полдень XXII века. 

Чтобы жить в этом мире, вполне достаточно руководствоваться описанными в предыдущем абзаце идеалами. Жить по совести. 

Но как же устроить общество так, чтобы все в нем жили по совести? 

И вот тут обычно предлагается два полярных рецепта: “принуждение к альтруизму” и “разумный эгоизм”.

“Принуждение к альтруизму” - согласно этому методу, людей следует тем или иным способом заставить делать добро другим людям. Этот рецепт вызывает раздражение у сторонников примата “свободного рынка”. Они утверждают, что доктрины, проповедующие альтруизм, обычно подразумевают установление псевдоэтической диктатуры. 

Согласно критикам этой модели, она ведет к дискриминации работящих и к дальнейшему развращению бездельников. Действительно, часто упрек в эгоизме часто следует читать так: “Ты совершенно не думаешь обо мне - значит, ты думаешь о себе”. Даже если цели человека высоки - эти цели обвинителем могут быть представлены как эгоистические. Эгоистом можно было бы, к примеру, назвать Гаутаму Будду, ушедшего из семьи и оставившего жену с ребенком ради того, чтобы открыть человечеству путь к освобождению.

Сторонники доктрины “принуждения к альтруизму” склонны манипулировать понятием и чувством “долга”. При этом некая высшая инстанция оказывается правомочной определять, что именно люди должны делать. Появляются различные “священные обязанности”, которые одновременно оказываются и “священными правами”. Неисполнение этих обязанностей объявляется неэтичным, хотя человек не выражал свободного желания следовать тем ценностям, которые надстоят над такими обязанностями. 

Человек, таким образом, оказывается в плену обстоятельств своего рождения. Он имеет пол, этническую принадлежность, гражданство/подданство. Он может поменять и то, и другое, и третье - и это не будет предательством, поскольку никакой клятвы верности человек не давал. Он не обязан любить другого человека по факту рождения, не обязан любить место (тем паче - государство), в котором он родился. Его представления о долге могут быть совершенно иными. 

И во всем этом критики доктрины “принуждения к альтруизму” правы. Но вывод, который они делают - всего лишь обратная сторона той же медали, столь же неадекватная, как и критикуемая ими.

Этот вывод - необходимость утверждения иной доктрины, доктрины “разумного эгоизма”. 

Человек по природе своей имеет много несовершенств, говорят адепты этой теории. Исправлять их принудительно нельзя - поскольку, с одной стороны, будет нарушен принцип свободы, а во-вторых, эти пороки неискоренимы (по крайней мере, в обозримом будущем). А раз так - необходимо использовать эти пороки так, чтобы они служили “общему благу”. “Равновесие эгоистических устремлений индивидуумов” - и есть та самая доктрина свободного рынка. 

Однако в этой системе люди оказываются тоже несвободными. Их принуждают к соревнованию. Люди, пытающиеся жить по своей свободной совести, системой “разумного эгоизма” отторгаются точно так же, как и системой “принуждения к альтруизму”. Мало того, этой системой отторгается сама идея выхода человека на новый уровень этического существования, идея преодоления корысти, страха, гордыни, жажды власти, богатства и славы.

Налицо вилка двух ложных альтернатив, деструктивная бинарная оппозиция. Преодолеть ее можно, только пройдя по лезвию бритвы.

Обе эти доктрины глубоко антиэтичны. Но обе в своем корне имеют рациональное этическое зерно. Обе стороны правы в своей критике оппонентов и неправы в своих утверждениях. 

Тем, кто осознает всю этическую неприемлемость этих доктрин, остается только ждать изменений в сознании людей. Работать над дальнейшим изменением собственного сознания (идти путем метанойи). Да, без государственного или экономического принуждения общество может рассыпаться - так опийный наркоман может умереть без очередной дозы. 

Остается постоянно - а в особенности в критических ситуациях - напоминать себе и другим об идеалах. О том, что человек способен жить, любить, познавать без всякого внешнего принуждения, и что к такому состоянию и следует стремиться. По возможности выстраивать в своей среде систему отношений, в которой не будет места коррупции и насилию и корысти. 

И главное - по возможности не участвовать самим в этически ущербных проектах. Объединяться, дружить и устраивать акции гражданского неповиновения в ответ на неэтичные действия властей.

И чиновно-государственное регулирование, и власть крупного капитала не ведут человечество к свободе и нравственному совершенствованию. Движение в этом направлении происходит вопреки, а не благодаря этим силам. Корысть не может привести к свободе, а принуждение - к любви. 

Поэтому нарождающееся в России гражданское общество должно создать инструменты постоянного воздействия на власть. Если вскоре в России будет создано новое, ответственное перед народом правительство, нельзя допустить ситуации начала 90-х. Сегодняшнее положение - прямое следствие ошибок того времени. Граждане разошлись с площади Свободы по домам - и позволили огородить эту площадь высоким забором. Граждане были - а гражданского общества не родилось. Поэтому и экономические, и политические преобразования в постсоветской России оказались проведенными во благо не большинства населения, а узкой группы людей. 

Пусть подлинно этичное сосуществование людей на планете пока мало реально. Но подлинный реализм заключается в том, чтобы к этому стремиться. Свобода, дружба и бесстрашие ведут нас по этому пути. “Будьте реалистами - требуйте невозможного”.

Какие крылья у РПЦ МП?

Итак, получил официальное подтверждение тот факт, что глава РПЦ Кирилл (Гундяев) совершал в мае визит в Китай, пользуясь самолетом специального летного отряда “Россия” - то есть государственным самолетом. И полет совершался на средства налогоплательщиков, в том числе и тех, кто не относит себя к юрисдикции РПЦ и не является прихожанином культовых сооружений, принадлежащих этой организации.

Таким образом, оказалось, что “все мы немножко лошади” - и наплевать что “вы все там химики и нет на вас креста”. Нет - так будет. Вполне логичный шаг после того, как все те, кого РПЦ считает “этническими русскими”, отнесены ей к своей епархии, являются “православными по рождению”. Даже если они уже давно буддисты школы кагью или “родноверы”, проводящие обряды “раскрещивания”. 

Отечественные фундаменталисты, да и более умеренные консерваторы даже и не из церковной среды ссылаются на опыт других стран, вполне себе западных и либерально-демократических - к примеру, некоторых скандинавских. Поминают Италию, Грецию, Грузию. Указывают, что в этих странах “православные” (точнее именовать их восточно-халкидонитскими, чтобы не пользоваться методами НЛП-программирования) деноминации имеют особый статус, выделены государством. И они правы, такие страны есть, в том числе и в Европе.

Однако какова мораль из этого факта следует? Неужели вышеуказанные люди спят и видят Россию в среде ультралиберальных европейских стран - таких, как Исландия, в которой недавно конституцию разрабатывал и утверждал сам народ с помощью интернета? Как-то нет верится - их идеалы вызывают аллюзии если и не с Ираном и Саудовской Аравией, то с отечественными достижениями в области демократии и прав человека - Московским царством Ивана Грозного, романовской империей Николая Первого и, конечно, проектом Иосифа Сталина. Все эти компоненты сторонники церковно-государственной симфонии часто склонны соединять “в одном флаконе”. Несочетаемых вещей не бывает - ворон очень многим похож на письменный стол.

Существуют две логики - логика “закручивания гаек” и, соответственно, раскручивания оных. Церковно-государственные отношения в Исландии являются весьма прогрессивными с точки зрения положения дел в Европе времен императора Юстиниана. И сегодня эта “симфония” фактически никак не ограничивает права представителей религиозных меньшинств, агностиков, атеистов и индифферентных к вопросам вероисповедания людей. Другими словами, мы никак не можем констатировать в Исландии усиление клерикальных тенденций.

Однако в России происходит именно последнее. Только за последние пару недель до меня дошло две не очень масштабных, но весьма колоритных новости. Первая - по жалобе координатора “Союза православных братств» префектура Центрального округа  порекомендовала магазину, торгующему “эзотерикой”, сменить название. Оно звучало как “Ведьмино счастье”. И вторая - история с Крокодилом Чуковского, у которого бдительные мусульмане отняли текст, написанный арабской вязью, который тот, видимо, читал, поскольку говорил по-турецки и учился читать до ататюрковской языковой реформы.

Давление на общество со стороны “религиозных” организаций усиливается (вопрос, что такое “религия”, весьма непрост и неоднозначен, поэтому слово это и его производные я помещаю в кавычки). И общество в условиях неразвитой гражданственности не может противостоять этому давлению, осуществляемому благодаря поддержке или попустительству государственных структур. Взаимная заинтересованность в поддержке в паре “империя-церковь” и есть суть церковно-государственной “симфонии”.

Вместо открытости миру, интеграции и развития “симфоническое государство” начинает воспринимать себя неким сакральным и одновременно политическим центром вселенной. “Симфония” - это сакрализация политики. Системы ритуалов и табу, свойственные государственной “религии” (которая по необходимости профанирующей высокие идеи и дух основателей, если, конечно, высота действительно имела место быть), становятся нормативом для всех подданных - несогласные попадают в то или иное гетто и лишаются ряда прав. К примеру, госслужащие в российской империи были обязаны Великим постом приносить на службу справку о прохождении исповеди.

Далее - может иметь место экспансия. Быстрая и не замедлившая себя ждать - в случае ислама. Юстиниан объединял осколки Римской империи, так же насаждая унификацию. Затем можем вспомнить “крестовые походы” всех мастей и принудительное крещение людей во время колонизации. Одна из мотиваций, которые двигали совершавших экспансию - обыкновенная ксенофобия, вера в то, что “я живу в лучшем месте на земле, у меня самый данный богами язык и самая лучшая страна”. И самые правильные обычаи, конечно. Эти обычаи, по мнению такого эгоцентриста, чем древнее, тем священнее и правильнее. Даже если положение дел на планете сильно изменилось - допустим, если перенаселение ставит человечество перед необходимостью изменить нормы семейной и сексуальной жизни - фундаменталисты будут стоять на своем, даже когда не могут отрицать факт этих изменений (эволюцию отрицать они еще могут, но вот рост численности населения планеты и экологический кризис - нет). Если же нет возможности захватить мир - значит, следует окопаться и “строить социализм в одной отдельно взятой стране”.

Сходное положение дел мы сегодня наблюдаем в Турции - во многом протесты связанны именно с началом клерикализации страны при Эрдогане. Но там, судя по всему, исламизация потерпит крах. Не так хороши перспективы сторонников клерикализации и в России, несмотря на все упования одних и опасения других. Однако гражданское общество должно быть внимательным и вовремя пропалывать баобабы. С другой стороны, дух евангельской проповеди становится труднее воспринимать, поскольку само слово “христианство” в сознании людей связывается не с личностью и учением Иисуса, а с этой самой церковно-государственной иерархической машиной.

То, чему эта машина поклоняется - это сила. Именно эту силу великодержавие и называет часто словом “бог”. То, что отверг Иисус в пустыне, пройдя через искушение царствами, с радостью принимают церковные иерархи, которых, вроде бы, по евангельскому завету, никак не следует называть ни “отцами”, ни “учителями”, ни “наставниками”.

Текст опубликован в "Грани.ру".

Ксенофобия и ксенофилия - преодоление центризмов

Родо-племенному сознанию свойственно отождествлять свое племя со всем человечеством, считать ценности и поведенческие нормы племени универсальными. Племя склонно считать себя обитающим в центре мира, обладающим высшим по отношению к иным племенам знанием, говорящим на чистом, дарованном высшими силами языке. 

Можно предположить, что оппозиция "свое/чужое" свойственна непросветленному сознанию, является его характерной чертой. 

По отношению к "чужому" непросветленное сознание склонно реагировать тремя патологическими способами - влечением, отвращением и безразличием. Таковы базовые аффекты, выделяемые некоторыми направлениями индо-буддийской мысли. Первым двум как раз и можно дать имена ксенофилии и ксенофобии. Ксенофилия в некоторых случаях может давать априорные суждения о превосходстве "чужого". Она тоже усиливает неадекватность восприятия познающего. 

С одной стороны, можно сказать, что ксенофилия все же позитивнее ксенофобии, поскольку не ставит на восприятие такой жесткой заслонки, не закрывает его в эгоцентрической обособленности. С другой - можно возразить, что ксенофилия не дает созреть плоду самостоятельного творчества, в силу чего ксенофил может потерять всякую интегративную способность. 

С другой стороны, оппозиция похожего/непохожего включается и в акте ксенофилии. Взгляд ксенофила все равно скользит по поверхности, в нем нет настоящей любви - влечение не означает подлинной внимательности. Поэтому ксенофобия и ксенофилия сполошь и рядом встречаются у одного и того же человека/общности по отношению к одному и тому же "чужому" объекту. 

В случае же безразличного отношения объект может быть просто не замечен - активное сознание воспринимающего не заинтересовано в восприятиях такого рода и сквозь фильтры восприятия информация об объекте не проходит. 

После процедуры адаптации "чужое" начинает восприниматься как "свое". Для непросветленного сознания познанный объект принадлежит познавшему - либо наоборот. Познающий устанавливает между собой и объектом познания отношения власти. На объект накладывается эгоцентрическая классификационная сетка, в результате познающий вступает либо в отношения господства, либо в отношения подчинения, либо в состояние битвы - битвы равных, бунта или подавления бунта. 

В рамках этой условной схемы можно рассматривать появляющиеся в культуре разнообразные "центризмы". Патология человеческого непросветленного сознания заключается в том, что центр для него - это во многом центр силы. Принцип силы играет в построении системы ценностей немалое значение, и преодоление этой тенденции можно рассматривать как движение отдельного человека и человечества в целом по пути этического прогресса. 

К примеру, патологический европоцентризм, с одной стороны, поддерживается многими носителями западноевропейской культуры - если не тотально, то частично. С другой - многие борцы с европоцентризмом сами по сути являются европоцентристами. Для них Европа по-прежнему остается центром силы, центром господства. Осознавая тот факт, что Запад имеет силовое превосходство, такие люди предпочитают занимать в отношении Запада позицию не подчинения, но бунта. Обыкновенно такой бунт обосновывается в рамках различных теорий многополярного мира. Но можно предположить, что в ряде случаев идеология многополярного мира является PR-ширмой, прикрываясь которой, можно попробовать перехватить у узурпатора инициативу и стать узурпатором самому.

О "попущениях" - к вопросу о теодицее

В кругах, имеющих отношение к так называемым "традиционным христианским конфессиям", можно услышать, что "бог попускает зло". Для тренировки, испытания или еще чего похуже. 

Но, как я полагаю, это верно только в том смысле, что одно из имен Бога - Свобода. И поэтому для зла есть возможность. Но возможность не есть необходимость. 

И потому - не добро попускает зло, а зло попускает добро. Поскольку без добра абсолютно бесплодно творчески. Вплоть до состояния шестеренки. И для победы в конкурентной борьбе с другими хищниками вынуждено использовать благо и свободу. 

Именно таким методом добро побеждает без насилия. Потому что оно - свобода и любовь, которые человек, вкусив, не спутает с суррогатами. А если и спутает, то, верю, распутается.

Постурановый трансмодерн

Зачем нам тосковать по Серебряному веку - у нас на дворе постурановый трансмодерн. Так куда интереснее, хотя бы потому, что можно поучаствовать. Хотя и серебро в дело пойдет.

"О лебеде исчезнувшем"

В аквариумовской песне "О лебеде исчезнувшем" Гребенщиков поет то "бесконечно один", то "бесконечно влюблен". При кажущемся противоречии это антиномия, которую трудно спеть одновременно - так, чтобы это не было воспринято как нарциссизм или как жажда неживой воды.

Квартиры друзей в Москве

В России квартиры друзей - это такие пузыри воздуха, которые таскают откуда-то сверху водяные стремящиеся к просветлению пауки.

Планетарное сознание и трансформация сексуальных норм

Если исходить из предположения, что планета является живым саморегулирующимся организмом, то многие явления жизни человеческого общества могут быть интерпретированы новым способом и получить новые оценки, в том числе и морального свойства. В частности, распространение и легитимация как полноправных членов социума представителей сексуальных меньшинств.

Человек привык рассматривать себя как нечто отдельное от остального мира - таковы и авраамические религии, и религии индийского корня, и европейская наука Модерна. Антропоцентризм - явление, которое еще только начинает осознаваться как шовинистическое и даже аналогичное нацизму, если экстраполировать это понятие на план межвидовых взаимоотношений.

Бытовое и научное словоупотребление отразило антропоцентризм множеством способов - в частности, в оппозиции "естественное/искусственное". Искусственное - это вещи, которые появились в результате человеческого преобразующего "естественный", природный мир действия. "Естественное" же - это то, что появилось на свет "само собой" или явилось результатом божественной, сверхчеловеческой креации. Человек таким образом позиционирует себя как нечто неестественное, вышедшее за границы природного мира, чуждое природе господствующее начало.

Вполне понятны некоторые психологические причины, формировавшие подобную картину мира. Стремительное увеличение мощи человека, овладение огнем, оружием дальнодействия привело к эмансипации от привычной среды (и связанных с ней психологических паттернов) и резкому повышению самооценки. Человек, создавая подобные концепции, с одной стороны, действительно отражал свой выход на вершины пищевой пирамиды,  а с другой - мстил за многомиллионолетний страх своих родственников по телесной организации перед превосходящими силами природы. Астероиды и землетрясения и сейчас неподвластны человечеству, но их объявили неживыми, бездушными, чисто механическими явлениями - а на бессубъектное не обижаются. А тигры сидят в клетках. Те, которым повезло выжить.

Забавно, что новое экологическое сознание, делая первые шаги, не выходит за рамки оппозиции естественного и искусственного. Оно просто меняет знаки и являет собой обратную сторону дуалистической медали. Словно герой романа Кендзабуро Оэ “И объяли меня воды до души моей”, такие неофиты-экологисты объявляют себя “поверенными деревьев и китов” - и готовы мстить от имени униженных и вымирающих видов живых существ своему виду, готовы уничтожить само человечество как раковую опухоль на теле планеты. “И ни зверь, и ни птица слезы не прольет, если сгинет с земли человеческий род”. Для экологистов такого рода человек и вправду есть нечто искусственное, чужеродное и враждебное природе. Человек должен изжить в себе человеческое и вернуться в природный мир. Непонятно лишь, как же он будет существовать в природном мире, если не будет противодействовать акулам и львам, которые вовсе не готовы подписывать с человеком договор о взаимном ненападении.

С другой стороны, на каких основаниях мы считаем свои дома чем-то искусственным, а муравейники - естественным? Следует осознать, что человек - одно из существ этого мира, и его проявления настолько же естественны, насколько естественны проявления других биологических видов планеты. А если действия человека губят конкретный биоценоз - так действия любого биологического вида могут быть и еще более разрушительны. Стоит вспомнить хотя бы катастрофу-революцию, которую устроили на планете сине-зеленые водоросли, отравившие подавляющее большинство живых существ планеты свободным кислородом, сформировавшим агрессивную среду. В которой, однако, появились новые, кислорододышащие виды.

И если человек является одним целым со своей планетой, то явления человеческой жизни, не только чисто биологические, но и культурные, можно рассматривать с подлинно глобальной точки зрения, как проявление общепланетарных процессов, которые мы только начинаем постигать.

К примеру, вполне вероятно, что начинается процесс нормализации и оптимизации человеческой популяции на планете.

Не стоит делать вывод, что автор проповедует некий фатализм, детерминированность человеческой свободы и творчества внечеловеческими силами. Планета - это мы сами; наше сознание, как предполагают некоторые направления мысли, имеет космический и планетарный уровни, которые, правда, осознаются чаще всего лишь отчасти, но осознание может быть углублено. Таким образом окажется, что решения планеты - это отчасти и наши решения. К тому же, мы можем предположить, что “решение” планеты” не есть единоличный акт чьей-то воли, а “равнодействующая” воль многих сил, составляющих общепланетарный “организм” и общепланетарное сознание.

И если предположить, что в этом планетарном сознании возникла диспозиция, предполагающая сокращение численности человечества, то в культуре и в биологических проявления человека будут происходить некоторые изменения, в перспективе долженствующие повлиять на популяцию в сторону сокращения ее численности.

Есть два пути сокращения численности населения - насильственный и ненасильственный. Военный путь, как показала практика XX века, не остановил рост популяции и даже не стабилизировал его. Кроме того, этот путь этически ущербен и уже поэтому не может принести планете пользу, поскольку цель не только не оправдывает средства - а просто негодные средства могут привести только к негодным целям. Ядерная война, если рассматривать ее как проявление действий планетарного пространства сознания, есть либо самоубийство планеты, либо ее болезнь, либо агрессия чужеродных по отношению к ней сил.

Проявления второго - ненасильственного - пути мы можем попробовать отследить в человеческой истории последнего столетия. 

Технический прогресс позволил качественно усовершенствовать средства контрацепции. Кроме того, дети перестали быть потребны для выживания семьи, для ее экономики. Ребенок становится целью, а не средством. Качество воспитания стало важнее, чем количество потомства. Увеличился процент бездетных, посвящающих свою жизнь другим сферам деятельности.

Наконец, трансформируется сексуальная сфера человечества и аффилированные с ней культурные и юридические нормы.

У меня нет данных, чтобы утверждать, что в человечестве растет процент асексуалов и людей с альтернативными “нормативной” сексуальными ориентациями на биологическом уровне, но я вполне могу предположить, что это так. Но - и это самое важное - происходят изменения в культуре, которые приводят к изменению сексуального поведения человека и без трансформации его биологической сферы.

Таким образом, в рассматриваемой модели окажется, что такие сексуальные практики, которые не приводят к деторождению, являются формой регулирования коллективным сознанием человечества и планеты в целом его численности в целях уменьшения нагрузки на биосферу - поскольку человек хотя и начинает осознавать свою экологическую ответственность, но пока не настолько. чтобы начать, например, ликвидировать “континент мусора” в Тихом океане.

Следствием изменения стратегии формирования популяции в таком случае является легитимизация таких “не-детородных” сексуальных практик. Что мы и видим в наиболее динамично развивающихся сообществах планеты. В тех же регионах остановлен рост населения - или и вовсе вошел в отрицательную фазу.

Сопротивляются же новшествам консервативные структуры с ригидной догматической окостеневшей идеологией, типа так называемых “традиционных конфессий”. Когда они формировались, когда имело место их акмэ, пик их творческой активности - человечество находилось в принципиально иной фазе своего развития, когда увеличение численности населения планеты было морально оправдано. Но ситуация с тех пор, вероятно, радикальным образом изменилась.

Вот и пусть уважаемый читатель снова взгянет на привычную оппозицию искусственного и естественного, нормативного и извращенного - и подумает, что такое “естественность” и “нормальность” в сегодняшней ситуации.