Россия: Что думают о мягкой силе прокремлевские политологи

Написано для EurasiaNet (ссылки на источники в оригинале)

Утвержденная президентом РФ Владимиром Путиным Концепция внешней политики РФ продолжает линию, заданную им в статье «Россия и меняющийся мир», в которой российский лидер определяет мягкую силу как «комплекс инструментов и методов достижения внешнеполитических целей без применения оружия, а за счет информационных и других рычагов воздействия». Именно такой подход и стал образцом для проправительственных политологов.

Концепция «мягкой силы», разрабатываемая с конца 80-х годов прошлого века американским политологом Джозефом Наем, обрела в России популярность (хотя во многом и отрицательную) лишь в начале второй декады нынешнего столетия. Новая политическая реальность – реальность окончания холодной войны – вызвала потребность в этой концепции, поскольку на глобальном уровне существенно снизился уровень агрессии в международных отношениях. Однако в России работы Ная были многими восприняты скорее не в качестве модели описания политической реальности, но как «методичка» для устройства «цветных революций».

В самом общем смысле мягкую силу можно рассматривать как субъективную привлекательность той или иной страны (компании и т.д.), которая побуждает других участников политического или иного процесса принимать решения, желательные для носителя мягкой силы. Этим мягкая сила отличается от «жесткой» – последняя включает в себя военные и финансово-экономические прямые угрозы и стимулы. Точной демаркации между мягкой и жесткой силами не существует, что нередко приводит политологов к спорам на предмет того, какие именно факторы следует считать факторами мягкой силы, и насколько это понятие адекватно и полезно в качестве политологического инструмента.

Концепция мягкой силы включает в себя непосредственно мягкую силу и инструменты ее реализации. К факторам непосредственной мягкой силы того или иного государства принято относить язык и культуру страны, сферу ее образования и науки, привлекательность социально-экономической модели, дипломатический авторитет и основные политические ценности. Инструментарий реализации мягкой силы – это различные государственные и негосударственные структуры и организации, учебные заведения и научные центры, а также средства массовой информации.

Поскольку работы Ная были все же не руководством к действию, а описанием, прежде всего, политических процессов, следует заметить, что феномен мягкой силы существовал задолго до появления одноименной концепции, что он присутствует в политической реальности с момента возникновения самой этой реальности. К примеру, некоторые аспекты противоборства СССР и США после второй мировой войны могут быть описаны в категориях мягкой силы.

Именно времена Советского Союза рассматриваются многими современными российскими политиками и политологами как период максимальной реализации принципа мягкой силы в российской истории. К числу факторов мягкой силы СССР они, прежде всего, относят наличие влиятельной модернистской идеологии, авторитет одного из победителей нацизма, успехи советской космической программы. По мнению проправительственных политологов, работающих в заданной президентом Путиным парадигме, в которой распад СССР считается «крупнейшей геополитической катастрофой XX века», 1990-е годы стали временем провала российской мягкой силы. Они также придерживаются позиции, что в то же время технологии мягкой силы были применены Западом в отношении всех стран постсоветского пространства и в целом Восточного блока. Целью Запада при этом такие политологи считают максимально возможное ослабление российской государственности и минимизацию российского суверенитета.

Для проправительственных российских политологов в большой степени характерен инструментальный подход к проблематике мягкой силы. Иногда имеет место прямое отрицание концепции мягкой силы – она для таких аналитиков лишь прикрывает и затемняет применение силы вполне жесткой. Они полагают, что фактор мягкой силы как таковой в мировой политике является сугубо вторичным по отношению к первичности фактора военной и экономической мощи государства. Другие же воспринимают мягкую силу в первую очередь как некую технологию для достижения желаемого результата. Следствием подобного подхода являются идущие в российском политикуме дискуссии относительно наличия или отсутствия различий между концепцией мягкой силы и концепцией информационной войны.

Концепция внешней политики РФ, утвержденная Путиным 12 февраля 2013 года, продолжает линию, заданную Путиным же в его статье 2010 года «Россия и меняющийся мир», в которой он определяет мягкую силу как «комплекс инструментов и методов достижения внешнеполитических целей без применения оружия, а за счет информационных и других рычагов воздействия». Именно такой подход и стал образцом для проправительственных политологов. Акцент при таком подходе делается именно на инструментальную составляющую мягкой силы, причем, главным образом, только на один ее аспект – информационный. Таким образом, создается впечатление, что российская власть и вправду не делает различия между мягкой силой и информационной войной.

Если же вести речь о сущностной стороне мягкой силы, то прокремлевские аналитики часто предлагают популяризировать за пределами России российскую историю с ее «великими победами», с целью, как они утверждают, «развеять недружественные мифы о России» и воспрепятствовать «очернению» ее образа. Нередко можно услышать, что у России в мире и так прекрасный имидж, и что неблагоприятное мнение о России имеется только на Западе, но последнее естественно, так как Запад часто рассматривается в качестве «исконного геополитического противника России». Можно предположить, что чем в большей степени политолог приближен к Кремлю, тем в меньшей он склонен видеть проблему России в недостатке привлекательности – такое утверждение означало бы косвенную критику политики российских властей в самих ее основах. Поэтому критике такими аналитиками подвергаются в основном инструментальные моменты – недостаток государственного и частного финансирования конкретных проектов, слабая активность неправительственных организаций по улучшению имиджа России.

Характерной также можно считать весьма существенную трансформацию, которую переживает сама концепция мягкой силы на российской почве. Прямые платежи, которые Най рассматривал как компонент жесткой силы, многими российскими проправительственными аналитиками рассматривается как аспект именно мягкой силы. Так происходило, когда мягкая сила рассматривалась ими как враждебное российскому суверенитету оружие Запада – и так происходит теперь, когда доктрина мягкой силы была принята на вооружение самой российской властью. В результате концепция мягкой силы действительно стала в России во многом обозначать политику информационной войны, вербовки агентуры, подкупа и шантажа.

Однако третий президентский срок Путина ознаменовался неким идеологическим поворотом – теперь Россия не выглядит на международной арене страной, которая не несет миру никакого идейного послания, о чем сожалели антизападные российские политологи еще несколько лет назад. Об этом, в частности, речь пойдет в наших следующих материалах на тему «мягкой силы» России.

Культура и субкультуры

Нет никаких "культур" во множественном числе. Не бывает. Разве что "сельскохозяйственные" - просо, ячмень. Есть только одна культура, поскольку есть одно человечество с одним истоком. И даже если предположить, что истоки различны - обезьяны, инопланетяне, ангелы, грибы, черепахи, черепахи и дальше все тоже черепахи - все равно они долго живут вместе, так что черепахи как-то стали похожи на ежей и наоборот. Итоговые броненосцы - танки и БТР - обнаруживают черты существенного сходства - в какой бы климатической зоне и в какой рельефной особенности ни обнаруживались. Африканские танки очень похожи на русские, что заставляет меня думать, что никаких африканских, а также русских танков не бывает. Бывают просто танки.

Нет никакой "русской" культуры. Нет культуры "еврейской", "чеченской", "французской", "американской". Если культура имеет такого рода предикат, то это значит, что она не культура. Что из культуры вынули что-то очень важное, после чего можно начинать оскорбляться и развязывать кровную и/или почвенную резню.

Да, само собой, не существует никаких "национальных" "литератур", "наук", "философий" (по поводу того, что это все такое, пока помолчу, ибо седьмая вода на киселе в ресторане "Седьмое небо" на останкинском шприце). А также традиций, обычаев и прочих канцелярских принадлежностей.

А как же языки, может спросить негодующий читатель. Они-то есть? Разве автор не использует прямо вот в момент написания этих слов вполне конкретный и чистый русский язык?

Да, языки, могу допустить, существуют чуть в большей степени, чем все вышеперечисленное (бинарная логика в вопросах существований и несуществований неуместна). Но не факт. Кратко говоря, партикулярные языки (вместе с соответствующими им "культурами" и прочими аксессуарами) оформляются придворными королевскими грамматиками в целях навязывания единообразия. Из соображений подобающей благочинной и благолепной демаркации - " мы не они" - от варваров и немцев. В перспективе, кстати, подлежащих - если помещаем центр внутри московского кремля - русификации. Несмотря на произносимые для прикрытия речи о многополярности. Интересное, кстати, у многополярников представление об осях - насколько мне известно, ось имеет только две точки пересечения с ее сферой.

А что же тогда есть?

Субкультуры. Культура одна, а субкультур много. Среди субкультур может найтись место и "русским", и "хиппи", и "научному сообществу", и "чеченцам" с "евреями", и "панкам" с "эмо", и "рабочим" с "колхозницами".

И если у кого-то есть плетка-семихвостка, верный маузер и веселые искандеры - это не делает его любимую субкультуру более культурной, чем остальные. Культурист культурнее простых людей только по одному весьма узкому параметру.

А без плетки люди с такой скоростью начинают усваивать чуждые им - как утверждал носитель плетки и его дискурсмонгеры - ценности, что быстро становится понятно, каково место и значение, а также принципиальность всех этих самобытностей и исконностей.

Хиппи менее значимая реальность, чем евреи? Панки - вторичнее русских? Только в сознании гопника, который назначил себя ментом - а также защитником "родного языка" и "своей культуры".

Коллеги

Все мы тут в мультиверсе в некотором смысле коллеги. А потому -поскольку в современном русском языке до сих пор не появилась общепринятая форма уважительного обращения - предлагаю в качестве такового использовать именно это слово. "Коллега". Прогрессивно и политкорректно - и совершенно унисексуально. Все обзавидуются.

Несмотря на то, что мне известно о феномене мозаичного сознания - а также о сложной игре, ведущейся худруками и прочим арт-истеблишментом - мне трудно переварить тот факт, что поддерживавший и поддержавший вновь Путина Марк Захаров поставил в прошлом году в своем театре спектакль "День опричника" по Сорокину. Выглядит примерно так, как если бы в сталинском СССР был издан оруэлловский "1984", а в специальном предисловии для советского читателя автор посвятил бы советское издание книги Сталину как борцу с мировым тоталитаризмом.

Кремлевские роли для ультраправых

Написано для EurasiaNet (ссылки на источники в оригинале)

Авторитарные режимы, как правило, подавляют не только либерально-демократическое движение у себя в стране, но и «больших роялистов, чем сам король». К примеру, в СССР преследовались не только те, кого власть считала «правыми», но и те, кто позиционировал себя в качестве альтернативных «левых», считая, что правящая в СССР партия «изменила делу революции». Часто государственная пропаганда метила последних ярлыком «леваков», при этом рассматривая их в качестве «реакционной мелкобуржуазной политической силы». Репрессии в отношении таких «альтернативных левых» часто были значительно более жесткими, чем в отношении «буржуазных демократов и либералов».

Сходная ситуация наблюдается и в постсоветской России, но с противоположным знаком. Нынешний российский режим позиционирует себя в качестве умеренно-консервативного. Но ряд политологов оценивает его как ультраправый, подобный во многих своих чертах антидемократическим европейским режимам первой половины XX века (к примеру, итальянскому), указывая на отсутствие свободы СМИ, вождизм, контроль над экономическими процессами, агрессивность во внешней политике, реваншизм, ориентировку на архаические ценности и т.д. Провластные пропагандисты часто называют российских «либералов» «пятой колонной», власть проводит против последних точечные репрессии. Однако под как минимум не меньшим прессом в современной России находятся ультраправые: репрессии в отношении ультраправых групп подробно описываются в ежегодных отчетах информационно-аналитического центра «Сова».

При этом постоянно появляется различная информация о явной – а чаще скрытой – поддержке, оказываемой связанными с Кремлем силовыми и экономическими структурами радикальным ультраправым группам, движениям и партиям на Западе. Внутри же страны спецслужбы, как утверждают некоторые журналисты и политологи, курируют деятельность некоторых групп ультраправых (например, в среде футбольных болельщиков). Такие группы могут использоваться в качестве исполнителей «грязной работы» в борьбе с гражданским активистами и демократическими движениями. Примером может служить деятельность так называемых «титушек» во время украинской революции 2013-2014 гг.

Однако, используя подобные группировки в своих целях, российская власть при этом, видимо, рассматривает их как весьма опасную для себя среду, аккумулирующую протестные настроения антилиберальной части населения РФ. Создается впечатление, что власть, манипулируя группами ультраправых, при этом опасается скорее не либерально-демократической революции, но националистических (или прямо нацистских) бунтов.

Другая возможная цель власти, скрыто поддерживающей ультраправые движения и открыто преследующей их – позиционирование себя в качестве главного фактора стабильности в ситуации, благоприятствующей распространению праворадикальных идей и умонастроений. Согласно этой идеологической схеме, только жесткая государственная власть способна удержать страну от впадения в националистический хаос. Власть словно бы дает сигнал: «Мы – лучшее правительство, которое в России на данный момент может существовать, и если нас свергнут, на смену нам придут настоящие – а не симулятивные, как мы – враги свободы и демократии». В этой связи снова и снова цитируются вековой давности слова веховца М.О. Гершензона: «Нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной».

Каждый шаг вправо, который делает власть, активизирует ту или иную социальную область ультраправого спектра, надеющуюся на дальнейшие шаги власти в этом направлении. Процесс над акционистками из Pussy Riot имел следствием резкий подъем клерикальных сил (в том числе радикальных фундаменталистских околоцерковных движений). Агрессия против Украины вызвала к жизни ультранационалистические и реваншистско-имперские силы под брендом «Русской весны» и «Новороссии». И в том, и в другом случае власти пришлось прилагать усилия для того, чтобы порожденные ее действиями реакции не вылились в формирование сильной внесистемной оппозиции ей справа.

Ультраконсервативные силы имеют в российском политическом пространстве и свое «легальное» крыло, впрочем, за исключением эклектично-симулятивной ЛДПР, не оформленное в самостоятельные политические партии, но интегрированное в «Единую Россию», КПРФ и «Справедливую Россию». В качестве примеров можно привести парламентариев В.В. Милонова, Е.Б. Мизулину и Н.В. Поклонскую. Можно предположить, что они выполняют двоякую функцию. Первая – публичное озвучивание на высоком уровне ультраконсервативных идей, раздвигающее т.н. «окно Овертона» (введение в общественный дискурс концепций, ранее считавшихся маргинальными). Вторая – все та же роль пугала для политиков Запада и внутренней либеральной оппозиции. Законодательные и иные инициативы упомянутых выше лиц, как правило, не получают одобрения властей, и либо не проводятся в жизнь вовсе, либо воплощаются в жизнь лишь фрагментарно. В качестве примера можно привести не увенчавшийся успехом «крестовый поход» Поклонской против фильма «Матильда», отвергнутые законопроекты Милонова (в частности, о наделении эмбрионов гражданскими правами или о регистрации в соцсетях по паспортным данным) и Мизулиной (к примеру, законопроект о выведении абортов из системы обязательного медицинского страхования.

Третьей относительно значимой ультраконсервативной силой в РФ являются интеллектуальные клубы (например, «Изборский клуб»), некоторые издания («Завтра», «Взгляд», «Ум+», «Геополитика») и отдельные публицисты (А.Г. Дугин, Э.В. Лимонов и т.д.). Вероятно, власть использует их в качестве генераторов идей, из которых она выбирает в тот или иной острый политический момент потребное для себя, не давая при этом представителям этой силы никаких формальных и неформальных обязательств. Последние часто оказываются вынуждены балансировать на грани легитимности, нередко прямо критикуя существующую власть, указывая на присутствие в ней влиятельной «шестой колонны». К примеру, Дугин в своих «послемайданных» текстах неоднократно говорил о «солярном» («патриотическом») и «лунарном» («компрадорско-прозападном») Путине.

Основная сложность положения ультраправых во внутрироссийской политической ситуации заключается именно в той роли «пугала», которую, судя по всему, играют все упомянутые выше политические игроки. В отличие от прозападных либералов, они не могут рассчитывать на серьезную иностранную поддержку в случае опалы и преследований. Внесистемные ультраправые силы властью маргинализируются и способны к действию только в случае социального хаоса. Внутрисистемные же ультраправые в высокой степени скованы своей лояльностью. Они постоянно находятся под угрозой выпадения из пространства легитимности в том случае, если власть, руководствуясь конъюнктурными соображениями, сочтет, что ими следует пожертвовать во внешне- или внутриполитической игре.

Трансцендентальный субъект модерна – это вовсе не апофатическая тайна тайн. Это всего лишь крестик, который философ ставит вместо авторской росписи, хотя и последняя может быть подделана - да и вообще заменяет хозяина, мягко говоря, не вполне адекватно.

Такой крестик, будучи поставлен в эпистемологическом трактате, словно освобождает автора от дальнейших поисков начала познания. Прыжок к идее трансцендентального субъекта – всего лишь попытка достигнуть цели с помощью произнесения волшебного заклинания - «мутабор» или «крэкс пэкс фэкс» - попытка закрыть глаза с целью стать невидимкой. Статус «трансцендентального субъекта» - не некое предельное «я» познающего, а всего лишь ментальная конструкция его собственного ума, то самое слово «халва», от которого во рту не становится слаще.

Студенческие демонстрации середины девяностых

Немного о "свободе слова" в 90-е.

Прихожу я в один весенний денек то ли в 1994-м, то ли в 1995-м году в РГГУ (то ли уходил с информатики, то ли готовился поступать на философский). У входа - много студентов с плакатами. Спрашиваю: "Куда?" Отвечают: "На митинг против призыва и за повышение стипендии. Хотя я в этот конкретный момент студентом уже не был и еще не стал, но против призыва - куда угодно.

Пришли на площадь Свободной России (та, что сейчас недоступна для входа, обнесена забором - поразительный символ). Митинг вели какие-то студенческие профсоюзные лидеры. Было вяло и скучно.

Но через час скука закончилась - вместе с санкционированным митингом. Сразу после него начался митинг несанкционированный. Ведущие объявили мероприятие законченным и призвали всех разойтись. Часть разошлась - но несколько тысяч осталось на площади. Не стал спешить и я - и не пожалел.

Откуда-то появился огромный черный транспарант со слоганом "Капитализм- дерьмо". Возникли и красные флаги, но они быстро куда-то делись. У меня было впечатление, что тех, кто их достал, вообще выгнали или просто заставили убрать. И началась демонстрация.

Несколько тысяч человек шли по Кутузовскому проспекту, затем свернули на Садовое, потом - на Арбат. На пути прорвали не менее двух милицейских кордонов. Потом рассказывали, что стражники отсекали части демонстрантов сзади, предпочитая не форсировать до времени лобовые столкновения. Проходя по Арбату, сзади я слышал звон разбиваемых витрин. Я шел почти в самом начале - там люди подобными вещами не занимались.

Когда дошли до Генштаба, несознательный элемент в моем лице откололся - у меня была намечена встреча около метро "Арбатская". А после встречи выяснить, куда пошел народ, уже не было никакой возможности.

Тем не менее, мне было страшно интересно, что все это значит - и не начинается ли часом - ура! - молодежная революция, как в Париже 68-го. Интернета у меня не было, контактов с организаторами демонстрации - тоже. Оставались СМИ - телевизор и газеты. Я был наивным юношей и подозревал, что свобода слова - это не шутки.

Тем же вечером я включил телевизор. Я просмотрел все новостные программы по всем каналам, имевшимся в наличии. И телевидению удалось меня повергнуть в состояние изумления. Ни по одному каналу о событиях, в которых я давеча поучаствовал, не было сказано ни слова. НИ ЕДИНОГО СЛОВА.

Наутро та же ситуация повторилась и с газетами. Я скупил по экземпляру всех газет, продававшихся у метро на лотках. Ни в одной - ни знака.

И только через несколько лет, когда у меня появился интернет, я нашел след тех событий - у Алексея Цветкова и, кажется, Александра Тарасова. И только тогда я узнал, что дело закончилось столкновениями со стражниками у Боровицких ворот.

Так я впервые столкнулся со случаем полного информационного блэкаута в стране, которая, как считали и продолжают считать многие, осуществляла "демократический транзит" и в которой возникало "открытое общество".

В перемене моего отношения к тогдашней системе это локальное событие имело, наверное, не меньшее значение, чем начало первой чеченской.

В то время о каждом митинге, допустим, анпиловцев сообщали все - даже если в нем участвовала сотня человек. А тут - несколько тысяч! Демонстрация от Белого дома к Кремлю! Прорывы кордонов! Казалось бы - топ-новость на целый информационный выпуск, да еще и тема для обсуждений еще на много дней - но нет.

Как не понимал, так и продолжаю не понимать, почему так произошло с той демонстрацией и с нулевой реакцией СМИ. Секретная разнарядка из некоего "центра" с жестким запретом даже упоминать события под страхом таких кар, перед которыми затрепетали издания всех спектров? Чутье главредов, которые сами поняли, что Варенухе не надо никуда носить эти телеграммы? Да, видимо, тут каким-то образом имел место страх незнакомой в России "молодежной революции" - но какими механизмами он был столь эффективно воплотился в полный блэкаут?

Так что не надо иметь иллюзий о свободе прессы в России 90-х. Ностальгия по 90-м - это одна из главных внутренних помех для развития в России протестного движения.